Изобличитель. Кровь, золото, собака

Убедившись, что лишний стакан чистый, Ахиллес наполнил его до краев пенящимися кислыми щами и с удовольствием осушил до дна. Вытер носовым платком усы и, уже не спрашивая позволения, вытащил трубку с гарусным[40] кисетом – новоиспеченная вдова как раз закуривала очередную пахитоску. Выпустив первый клуб дыма, сказал все так же устало:

– Ну что же, Ульяна Игнатьевна, Павел Силантьевич… Пришла пора ответ держать.

– За что? – спокойно осведомилась красавица Ульяна.

– Вам, Павел Силантьевич, за убийство, вам, мадам, – за соучастие в таковом.

– Послушайте! – негодующе воскликнул Сидельников. – А у вас, часом, не умственное помешательство?

– Да вроде не замечал за собой, – спокойно сказал Ахиллес. – Но если почувствую, что на меня что-то этакое накатывает, непременно к докторам схожу… Что же, предпочитаете, чтобы вас уличали долго и даже занудно? Ну что ж, извольте… С самого начала, едва я вошел в кабинет покойного, посыпались несообразности, и становилось их все больше и больше. Все осколки стекла – на полу в кабинете, а не снаружи, под окном. И я это подметил, и околоточный. Разбивали окно снаружи. И не выскакивал в него никто. Предположим, убийца разбил окно и вошел снаружи… такого быть не может, но предположим. Уж при этаком обороте покойный ни за что не остался бы лежать на диване с безмятежным лицом. Одурманен он быть никак не мог – водку распечатывал сам, там на столике, на блюдечке – перочинный ножик и кусочки сургуча. Никак вы оба не подумали, что окно после убийства разбивать следовало изнутри… Я вообще не пойму, зачем понадобилось его разбивать? Если вы, Павел Силантьевич, забрав все, что хотели, могли преспокойно выйти во двор коридором, как и вошли? Трезор вас пропустил бы беспрепятственно, как и впустил, он к вам привык, своим считает, что недавний опыт и показал. Крючки так и оставались Марфой откинуты. Я так полагаю, ради вящего эффекта – вот только эффект оказался дурным, как в дешевой мелодраме захолустного театрика. Ну, понять вас можно: вы оба наверняка впервые такое преступление планировали. Далее. Почему обитатели дома были одурманены каким-то зельем – предполагаю, куколем, каким издавна пользуются аферисты на ярмарках, хотя точно утверждать не берусь, – столь, можно сказать, избирательно? Только двое из четверых? Да потому, что Дуня и Фома знать ничегошеньки не знали, зато Марфа открывала крючки, а вы, Ульяна Игнатьевна, на всякий случай за ходом дела надзирали. Я пробовал сам: это в кабинете дверь можно открыть снаружи, поддев ножом крючок, а во входной двери попросту нет щели, куда можно самое тонкое лезвие просунуть… Вошли вы через дверь, дражайший Павел Силантьевич. Сабашников, увидев вас, особого удивления не выразил – мало ли что могло случиться, потребовавшее вашего появления в неурочный час? Вы его ударили ножом, ухитрившись попасть прямехонько в сердце – вот тут вам свезло, ведь наверняка первый раз в жизни человека ножом ударяли. Забрали деньги, забрали все его расчеты – он ведь явно перед тем, как прилечь отдохнуть, какие-то расчеты писал. – Ахиллес достал из кармана шаровар скомканный листок бумаги, расправил его и показал своим визави. – Мустафа… и цифры. Мустафа – это, без сомнения, Мустафа Габдуллаев, один из ваших караванщиков, а вот цифры… С чего бы это купцу вести за полночь обычные расчеты? Следовательно, расчеты были несколько необычными. Уж не обкрадывали ли вы его потихоньку, как это у приказчиков и управляющих исстари водится? Уж не узнал ли он об этом? И не сел ли посреди ночи точно подсчитать возможный ущерб от воровства вашего? Вы об этом могли и не знать, вы ведь его убивать и грабить шли, не более. Но, увидев расчеты, сообразили, что к чему, – и забрали заодно и бумаги. А скомканный листок под столом не заметили второпях – туда и свет от лампы не достигал, и волновались вы, я уверен, крайне – впервые в жизни человека убивали… Потом вышли во двор, разбили окно и удалились – а женщины, якобы звоном разбитого окна разбуженные, преспокойно просидели до утра, а потом кликнули полицию и изложили ей вашу великолепно согласованную версию… Уверен – и не разбей вы окно, я бы к тем же выводам пришел, ну, быть может, чуть попозже – хватало ведь несообразностей…

Сидельников сидел с напряженным лицом. Ульяна, наоборот, спокойная, словно бронзовый бюст самой себя, сказала насмешливо:

– Вам бы, подпоручик, уголовные романы писать, пожалуй, могли бы и денег заработать. Умеете вы фантазии закрутить…