Изобличитель. Кровь, золото, собака

Сам же обошел стол и посмотрел на тот стукнувшийся об пол тяжелый предмет. Присел на корточки. Что ж, Сидельников подготовился серьезно: там лежал английский револьвер «Веблей» второй номер, именуемый еще «бульдогом». Маленький, поменьше нагана, выглядит игрушечным, но калибром превосходит мосинскую винтовку на добрую линию. На короткой дистанции – оружие убойнейшее. И все же, на что он надеялся? Там всего пять патронов. Ахиллеса он еще мог убить, но с остальными, вряд ли оцепенело дожидавшимися бы безвременной кончины, так просто не прошло бы, учитывая, что и околоточный ловок, вооружен, готов к неожиданностям, а поблизости еще и Кашин с наганом. Всплеск нерассуждающей ярости, пожалуй…

Он все еще сидел на корточках, разглядывая револьвер, когда услышал совсем рядом спокойный голос Ульяны:

– Марфа, как у тебя совести хватило меня к этому делу припутать? Зная, что против меня не может быть ни улик, ни свидетелей?

Он, опомнившись, вскочил. Но Марфа уже покаянно причитала:

– Сама не знаю, как вышло, барыня…

– Этот подлец тебя запугал? – Ульяна кивком указала на взвывшего в бессильной злобе Сидельникова: – И соучаствовать под страхом смерти заставил? С него станется…

Не зажимать же ей было рог? Марфа причитала:

– Нож к горлу приставлял, мерзавец, грозил, что кишки выпустит, если я ему дверь не открою, если не набрешу на вас полиции… Слаб человек, барыня, испугалась я до ужасти… Этот точно зарезал бы, как хозяина зарезал… Смалодушничала я, и дурмана вам с Дуней и Фомой подлила, и двери ночью открыла… Помилосердствуйте, Христом Богом прошу!

– Господа, – обернулась Ульяна к околоточному и подпоручику. – Надеюсь, вам теперь ясна суть произошедшего?

Ахиллес с бессильной яростью смотрел на Марфу. Он был бессилен. Сплошь и рядом темный, казалось бы, мужицкий ум звериной хитростью не уступает уму такой вот образованной особы. Ульяна бросила кухарке ключ – и та, моментально ухватив суть ситуации, великолепно хозяйке подыграла…

Крепко ухватив околоточного под локоть, Ахиллес вывел его в коридор и яростным шепотом сказал:

– Яков Степанович, нужно наконец вызвать арестантскую карету и отправить всех трех в часть…

Глаза у околоточного были умные и печальные.

– Двух, Ахиллес Петрович, двух, – сказал он, отводя взгляд. – И никак иначе.

– Вы что же, ей верите?!

– Ни капельки, – сказал околоточный. – А что прикажете делать? Это же Сабашникова. На балах она не бывает, а вот на обедах у губернатора и другой знати, где ее муж регулярно присутствовал, – очень даже часто. Ее сиятельство от нее давно пребывает в восхищении, «самбарской русалкой» именует. И господину приставу это тоже прекрасно известно. Доставь я ее под арест, через пять минут велит выпустить, и хорошо, если я разносом отделаюсь… Ведь ничегошеньки у нас против нее нет, кроме слов Марфы – а та, сами понимаете, уцапала уже, какой ей линии поведения держаться, на официальном допросе с протоколом то же самое твердить станет: что Сидельников ее под ножом принудил и дверь ему открыть ночью, и троим сонного зелья подлить, и барыню потом перед полицией оклеветать. А у вас и свидетелей вашего с ней разговора нет. Одни словеса… А их к делу не подошьешь. Смотришь, Ульяна свет Игнатьевна ей и поможет пустячком отделаться. Хорошо, хоть этот скот Пашка ни за что не выскользнет. Уж против него-то столько всего имеется… вашими трудами, за что вам нижайший поклон. Право слово, не видел я столь быстро и успешно завершенного следствия с полным изобличением убийцы…

Он смотрел виновато:

– Вы уж меня поймите. Поймите, нет у меня ни малейшего шанса на успех, в порошок сотрут. А вас дураком выставят, если при допросе – а вас как свидетеля непременно допросить следует – о сделанных вам Марфой признаниях упомянете. Верно вам говорю, я на службе всякого насмотрелся… Плетью обуха не перешибешь… Радуйтесь, что прямого убийцу мастерски обнаружили. А стекло… Ну что стекло? Кому эти мелочи интересны? Вы поймите…

– Да все я понимаю, – сказал Ахиллес устало. – Пойду я, пожалуй, к себе…

– И водки выпейте, право. Помогает, по себе знаю. Был и у меня один случай, когда прекрасно понимал, что стервец этот и есть виновник, а улик, так сложилось, не имелось – одни пустые словеса, которые адвокат на судебном процессе в порошок стер и в окно выкинул…

– Да все я понимаю, – повторил Ахиллес и зашагал прочь из дома.

Уже не обращая внимания на лай Трезора, вышел за ворота и побрел по немощеной пыльной улице к жилищу Митрофана Лукича. Он уже решительно не мог понять, выиграл он или проиграл. С одной стороны, непосредственный убийца был изобличен, и от каторги ему не отделаться ни за что – вряд ли Ульяна станет нанимать для него хорошего адвоката, Сидельников ей больше совершенно не нужен. С другой – вдохновительница убийства осталась недосягаемой – быть может, и Марфе поможет – вдруг та в будущем окажется незаменимой в каком-нибудь другом грязном деле? Хитрости и изворотливости у нее не в пример больше, нежели у незадачливого управляющего. Так выиграл он или проиграл? Поди пойми…