Изобличитель. Кровь, золото, собака

Он забрал со стола портфель, повернулся и вышел тяжелой походкой пожилого человека. Не было ни разговоров, ни обсуждений. Офицеры молча расходились. Специально задержавшись, Ахиллес покинул зал одним из последних. Остановился у калитки, достал портсигар.

– Ну, Ахиллушка, заварил ты кашу! – жизнерадостно воскликнул Тимошин, останавливаясь рядом в компании Бергера и Тарантьева. – Что мы с нашими верблюдами и Пашка Абсалямов с его побитой молью тигрячьей шкурой… Настоящий чугуевец! Надо бы отправить туда номерок газеты, чтобы нынешние юнкера за тебя порадовались, – и продолжал серьезнее: – А ведь, чего доброго, на всю Россию прогремишь. Впервые русский офицер выступил в роли Шерлока Холмса, причем успешнейше. Мешки писем будешь получать от гимназисток и курсисток, кое-кто, чего доброго, ревновать будет… – Он ухарски подмигнул Ахиллесу, повернувшись спиной к спутникам. – Я серьезно. Из всего этого может получиться недурная катавасия. Я в политике не силен, но слышал кое-что от самых разных людей. Хочешь ты или нет, а можешь стать знаменем очередной политической сшибки. В случае, если как-то тебя особенно серьезно накажут, господа либералы и прочие интеллигенты грозятся развернуть очередную кампанию против косности реакционной военщины, преследующей человека, совершившего благое дело – убийцу изобличившего. Чего доброго, и запрос в Государственной думе последует.

– Избави Господь от такой чести, – хмуро сказал Ахиллес.

– Да кто ж тебя спрашивать будет? – рассудительно сказал Тимошин. – Такие вещи помимо твоих желаний винтом закручиваются и набатом грохочут…

– А в самом деле, господа, не абсурд ли? – чуть запинаясь от волнения, сказал юный подпоручик Тарантьев. – В бордель (он чуточку покраснел, произнося это грубое солдатское слово) офицер может ходить в полной форме, а делать то, что сделал Ахиллес Петрович, – позор для мундира и полка? Это несправедливо.

– Эх, юноша, – похлопал его по плечу Тимошин. – Безнадежное это дело – выискивать в нашей жизни справедливость. Что-то редко я ее видел в окружающей действительности… Вот что, а не пойти ли нам выпить? Ты не поверишь, Ахилл, но мы с Бергером с утра трезвы… ну, бутылочка зеленого вина на двоих не считается, что это для нас?

– Нет, спасибо, – сказал Ахиллес. – Бывают случаи, когда просто необходимо горе в водке утопить, а бывает и совсем наоборот… Так что нет никакого желания.

– Ну, как знаешь, – сказал Тимошин, ничуть не обидевшись.

Была у него хорошая черта характера – он никогда не уговаривал выпить навязчиво, отказ принимал совершенно спокойно.

– И все же это несправедливо… – повторил Тарантьев.

– Кто эту справедливость видел… – махнул рукой Тимошин.

Ахиллес хотел сказать поручику, что он смотрит на вещи и вообще на жизнь чересчур пессимистично, но прикусил язык – вспомнил красотку Ульяну, недавний наглядный пример. Тимошин тем временем утешал Тарантьева:

– Ничего страшного в гауптвахте нет, фендрик. Сиживали-с, знаем. Что в дисциплинарном уставе сказано о правилах содержания офицера на гауптвахте?

Тарантьев снова чуть покраснел:

– Не помню… Не предполагал, что придется…

– Глупости какие, юноша, – фыркнул Тимошин. – Что это за офицер, если он на гауптвахте не сиживал? Это уже пол-офицера какие-то… Слушай и запоминай: офицер имеет право взять на гауптвахту свою постель, питаться из ресторана за свои деньги и даже принимать посетителей. За одним зорко следят, чтобы к арестованному спиртного не пронесли. Но и это при некотором напряжении фантазии обойти можно. Помню, в прошлом году мне официант из «Эльдорадо» по предварительной договоренности коньяк принес в чайнике для заварки. А то еще был случай, когда штабс-капитану Постыго его друг, полковой врач, полдюжины апельсинов в пакете передал. Тут уж вообще не подкопаешься. А в каждый апельсин доктор медицинским шприцем коньяку запузырил, так что получилось бутылки полторы. Мотай на ус, пригодится… Если Ахилл не хочет, может, ты с нами пойдешь выпьешь? Научим пить правильно, чтобы не повторял прежних ошибок, в секреты кое-какие посвятим, позволяющие пить и не пьянеть…

– А пожалуй, – бесшабашно махнул рукой юный подпоручик.

– С приятной новостью вас, господа! – послышался рядом знакомый насмешливый голос.

Подошел один из двух адъютантов их батальона[71], поручик Беловинский, на ходу доставая портсигар.

Относились к нему, в общем, с симпатией. В отличие от второго адъютанта, Синцова, державшегося особняком и полагавшего себя бог весть какой важной персоной, Беловинский общих развлечений и выпивок нисколечко не чурался, носа не задирал. Его хорошие знакомые часто узнавали о каком-то предстоящем событии раньше, чем становилось известно всему полку. Вот и сейчас он хитровато поблескивал глазами с чуточку загадочной миной опереточного злодея.

– Что там еще на нашу голову? – насторожился Тимошин, а за ним и все остальные – после недавнего разноса приятных сюрпризов как-то не ждали.