Изобретение Мореля. План побега. Сон про героев

Перспектива поднять парикмахера с постели соблазнила всех. Забыв про Валергу и про угрызения совести из-за того, что не попросили его совета, они наперебой стали строить предположения о том, как спит парикмахер и договорились отвлечь сеньору, пока Гауна будет беседовать с ее мужем. Увлекшись этими планами, ребята ускорили шаг и ушли вперед, оставив Ларсена и Гауну позади. Те, словно сговорившись, расстегнули штаны и принялись поливать улицу. Гауне вспомнились другие ночи, другие улицы, когда они вот так же мочились на асфальт при свете луны; он подумал, что дружба – такая, как у них, – самая большая радость в жизни мужчины.

Приятели ждали их у дома, где жил парикмахер.

– Пусть Гауна идет один, – распорядился Ларсен.

Гауна пересек первый двор; мохнатая грязно-желтая собачонка, привязанная к дверной ручке, тявкнула разок-другой; Гауна проследовал дальше и пройдя второй двор, остановился слева перед одной из дверей. Постучал, сперва робко, потом решительно. Дверь приоткрылась. Показалась голова Массантонио, он сонно моргал и казался чуть лысее, чем обычно.

– Я пришел пригласить вас, – сказал Гауна, но остановился, потому что парикмахер очень мигал. – Я пришел вас пригласить, – он говорил раздельно и вежливо; слушая его, можно было предположить, что внутри, в едва уловимом со стороны алкогольном бреду, молодой Гауна превратился в старого Валергу, – чтоб вы помогли нам – моим приятелям и мне – потратить тысячу песо, которые благодаря вам я выиграл на скачках.

Парикмахер все еще ничего не понимал. Гауна объяснил:

– Завтра в шесть мы ждем вас у доктора Валерги. Оттуда все вместе пойдем ужинать.

Парикмахер, уже проснувшись, слушал его настороженно, хотя и пытался это скрыть. Гауна ничего не замечал и вежливо, навязчиво повторял свое приглашение.

– Да, но моя супруга, я не могу ее оставить, – жалобно возразил Массантонио.

– Да она только обрадуется, если вы оставите ее ненадолго, – ответил Гауна, не сознавая своей наглости.

В приоткрытую дверь он видел край разобранной постели – одеяла и подушки, видел также золотистую прядь волос и голую женскую руку.

IV

На другое утро Ларсен почувствовал, что у него болит горло; к вечеру он был в гриппу. Гауна предложил приятелям «отложить поход до лучших времен», но, встретив всеобщее неодобрение, не настаивал. Теперь, сидя на белом деревянном ящике, он слушал своего друга. Ларсен в нижней рубашке лежал на полосатом матрасе, завернувшись в одеяло, подложив под голову низкую подушку, и говорил:

– Вчера, ложась в постель, я уже что-то подозревал; сегодня с каждым часом я чувствовал себя все хуже и хуже. Все утро я мучился, думая, что не смогу пойти с вами, что к вечеру меня свалит жар. В два часа дня так оно и было.

Слушая его объяснения, Гауна с любовью думал о Ларсене – какой он человек, насколько не похож на него самого.

– Управительница советует мне полоскать горло солью, – продолжал Ларсен. – А моя мама всегда была большой сторонницей полосканий чаем. Хотелось бы услышать твое мнение. Но не думай, что я опустил руки. Я уже бросился в бой и начал принимать «фукус». Конечно, если спросить у колдуна Табоады – а он знает побольше, чем иные дипломированные врачи, – он выбросит все эти лекарства и заставит меня целую неделю есть одни лимоны; при одной мысли об этом я уже желтею.

Разговоры о гриппе и о том, как с ним бороться, почти примирили его с судьбой, почти ободрили его.

– Только бы тебя не заразить, – сказал Ларсен.

– Ты еще веришь в это.

– Не скажи, комната-то маленькая. Хорошо еще, что сегодня ночью тебя здесь не будет.

– Ребята не переживут, если мы отложим все назавтра. И не думай, что им так уж хочется в загул, просто страшно сказать Валерге, что дело переносится.

– Их вполне можно понять, – Ларсен заговорил другим тоном: – Да, пока я не забыл: сколько ты выиграл на скачках?

– Я же сказал: тысячу песо. Точнее, тысячу шестьдесят восемь песо тридцать сентаво. Шестьдесят восемь песо с тридцатью сентаво я оставил Массантонио, который сказал, на кого ставить.

Гауна посмотрел на часы и добавил:

– Мне уже пора. Жаль, что ты не идешь.

– Ну, давай, Эмилито, – ответил Ларсен напутственным тоном. – И не пей слишком много.

– Ты же знаешь, какой я любитель, у меня есть воля, и не говори со мной, как с пьянчугой.

V

Увидев парикмахера Массантонио, доктор Валерга никак не прокомментировал его появление. Гауна внутренне поблагодарил Валергу за это проявление терпимости; со своей стороны, он понял, что приглашать парикмахера было ошибкой.

Поскольку с ними был Валерга, они не стали наряжаться в карнавальные костюмы. Между собой – спрашивать мнения доктора они не решались – они делали вид, что выше этого глупого карнавала и презирают ряженых. На Валерге были брюки и полоску и темный пиджак; в отличие от молодых людей он не повязал платка на шею. Гауна подумал, что если после праздников у него останется немного денег, он купит себе брюки в полоску.