Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе

В годы, последовавшие за 1789-м, избалованные и обласканные члены парижской Книжной гильдии увидели, что их мир перевернулся[865]. В предыдущие века сознательной политикой французской монархии была концентрация печатной индустрии в столице и поддержка малого количества больших предприятий. Эффективная монополия на книжную продукцию для многочисленного и процветающего населения была очевидным препятствием для инноваций. Столкнувшись с тем, что парижские книготорговцы предлагали вышедшие из употребления перепечатанные книги образца XVII века, читатели стали обращать взор в другие места, создавая оживленный рынок не совсем законных заграничных печатных образцов[866]. Теперь под давлением беспрецедентных событий рынок признанных печатных магнатов попросту растаял. Несмотря на усилия государства поддержать прессу постоянными субсидиями, в период с 1789-го по 1793 год многие гиганты парижской печати признали свое банкротство. Их место заняло новое поколение книготорговцев, почувствовавших, что горожане изголодались по актуальным политическим новостям. Чтобы удовлетворить этот запрос, они создали свою новую печать.

С 1789 года эти издатели и книготорговцы начали переделывать памфлеты в периодические серии. Дело было небыстрое и не всегда успешное. Только один из памфлетов по случаю взятия Бастилии был объявлен частью серии. Многие из новых изданий быстро исчезали. Но в период с 1789-го по 1790-й журнал — ежедневное, или издаваемое трижды в неделю, или еженедельное издание — утвердился в качестве органа революционных дебатов.

Для страны, изголодавшейся по разнообразию в годы старого режима, наступила моментальная перемена. Памфлеты революционного периода были в некотором отношении вполне традиционными: предыдущий удар по королевской власти во время Фронды в середине XVII века сопровождался похожим шквалом памфлетной литературы[867]. Но бум журнальных публикаций в те годы был небывалым для Европы. Количество столичных журналов взлетело с четырех в 1788 году до 184 в 1789-м, а затем до 335 в 1790-м. На пике революционной агитации на улицах продавали около 30000 копий разных изданий[868]. Париж внезапно захлестнула волна бурных, энергичных публикаций. Вскоре они стали управлять политическим мнением.

Многие из них, надо признать, были маленькими непривлекательными буклетами, едва различимыми в неопрятной массе дешевых памфлетов, уже знакомых типографам и читателям. В отличие от Англии, где развитие газет характеризовалось устойчивым ростом на протяжении 50 лет, французские типографы столкнулись с внезапным бумом новых наименований, у них просто не было времени на продумывание дизайна. Большинство первых новостных серийных изданий были близки по форме к памфлетам: они публиковались на удобных восьмушках и обычно состояли из восьми плотно забитых страниц политического содержания. Опытный издатель Шарль-Жозеф Панкук, умело лавировавший между политическими течениями, смог оформить свой «Монитёр», имитируя трехколоночный формат английских газет[869]. Большинство революционных газет производились менее обеспеченными печатными домами. Ценность момента требовала быстрой работы, превалировавшей над изысками.

Эти газеты не имели ни элегантности, ни сдержанности, присущей официальной прессе в других частях Европы. Не было у них и разнообразного содержания. Парижские газеты эпохи Революции были посвящены одной лишь политике. И здесь у них было преимущество в виде неиссякаемого источника предметов для обсуждения. Дебаты и речи на бесконечных сессиях Национальной Ассамблеи и ее преемников стали основной пищей многих газет, иногда даже чрезмерной. Те высокопарные газеты, что пытались дословно передать содержание дебатов, вплоть до кашля и междометий, обнаружили, что такая форма журналистики была крайне неудовлетворительной и скорее сбивала читателей с толку, чем просвещала. Но преданность точному репортажу была впечатляющей. Все основные события революционных лет, даже такие неприглядные, как резня в тюрьме в сентябре 1792 года, были скрупулезно описаны и интерпретированы.