Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе

«Какова наша цель? Использовать Конституцию на благо народа.

Кто наш вероятный противник? Богатые коррупционеры.

Какие методы они используют? Хитрость и лицемерие.

Что позволяет использовать такие методы? Невежество санкюлотов.

Следовательно, народ следует обучить.

Какие могут быть возражения против просвещения народа? Проплаченные журналисты, которые обманывают народ каждый день бесстыжими искажениями фактов.

Какой же из этого следует вывод? Мы должны запретить деятельность этих авторов как самых опасных врагов страны и обеспечить изобилие правильной литературы»[879].

В ранние оптимистичные дни Революции Мирабо и Бриссо верили, что пресса объединит общественное мнение. Их ждало разочарование. Переворот, свергнувший Робеспьера, сопровождался жесткими мерами по ограничению прессы. И Директория, и последующий режим Наполеона признавали разрушительную опасность за необузданной политической критикой. Из восьмидесяти парижских печатных домов, избранных и сохраненных наполеоновским режимом контроля печати, лишь девятнадцать специализировались на журналах и периодических изданиях.[880]

На пике революционной агитации заинтересованные читатели имели возможность выбирать из сотни серийных изданий. Масштаб преображения из застойного подконтрольного мира старого режима очевиден, хотя и не сказать, что газеты пользовались тем влиянием, которое им приписывали революционные лидеры. Серийные публикации соперничали за влияние с другими формами пропаганды, не в последнюю очередь с политическими памфлетами, которые тоже публиковались огромными тиражами[881]. В то время как в Париже общество было образованным (с высокими процентами грамотности среди мужчин и женщин), общее количество читателей газет не превышало трех миллионов, а население составляло 28 миллионов. Хотя в провинциальных городах, таких как Тулуза и Лион, происходил быстрый рост местной прессы, различие между кипящим котлом столицы и провинциальным обществом все еще было велико[882]. В Париже большая часть политической активности происходила лицом к лицу и передавалась устно, в якобинских клубах, среди делегатов к последователям Национальной Ассамблеи, в частных гостиных, наконец, в самих местах дебатов. Среди широких масс большинство граждан, призванных к активности, независимо от социального статуса, призывались и к оружию речами, беседами, спонтанными уличными сборищами. Французская революция была чрезвычайно плодотворным периодом в отношении политических песен, из которых «Марсельеза» была самой известной[883].

Периодическая пресса, несмотря на все красноречие и проповедь вселенского равенства, все же говорила на языке образованной элиты. Обличительные тирады Марата можно было понять только со словарем. Он и не делал никаких попыток быть понятным простым людям; скорее намеренно создавал дистанцию. Несколько раз в неделю его «Ами дю пёпль» («Друг народа») включал в себя «Обращение к гражданам», где Марат в возвышенном тоне ветхозаветного пророка вещал о своем мрачном видении будущего, которое наступит, ежели читатели не последуют его увещеваниям.