Израненное сердце

Генри вырывается вперед. Мы взяли напрокат простые трехскоростные велосипеды с широким рулем и удлиненными седлами. Мне трудно поспевать за сыном, который неистово крутит педали, наслаждаясь ветром в лицо. Его кепка слетает с головы, и каким-то чудом мне удается поймать ее прямо в воздухе. Оглянувшись, Генри ухмыляется и кричит:

– Неплохо, мам!

Когда впереди появляется ларек с мороженым, я говорю сыну остановиться. Мы покупаем по рожку и спускаемся на пляж, чтобы перекусить. У меня мороженое со вкусом клубничного чизкейка, Генри, как всегда, заказал себе ванильное.

Генри облизывает свой рожок, который уже начал таять. На улице не слишком жарко, но солнечно.

– О чем ты хотела со мной поговорить? – спрашивает сын.

– Откуда ты знаешь, что я хотела поговорить?

– Потому что ты не разрешила бабушке составить нам компанию.

– Верно. – Я делаю глубокий вдох. – Помнишь, я говорила тебе, что твой отец живет в другой стране?

– Да, – негромко отвечает Генри.

Я сказала ему это несколько лет назад. Сын только начал ходить в международную школу в Мадриде. Видимо, другие дети спрашивали его про отца, потому что Генри пришел домой и начал задавать вопросы.

– Что ж, – говорю я. – Он живет здесь. В Чикаго.

Генри смотрит на меня с любопытством. Он не кажется взволнованным, но я вижу, что ему интересно.

– Он сейчас тут? – спрашивает сын.

– Да. Вообще-то… – Мое сердце бешено стучит. – Ты видел его на днях. Это был мужчина, который приходил к нам в номер.

– Тот большой? С черными волосами?

– Да.

– О.

Генри продолжает есть мороженое. Я внимательно вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять, как сын воспринял эту новость.

Он кажется на удивление неудивленным. Генри на редкость невозмутим. Он не часто демонстрирует сильные эмоции. Думаю, внутри он проживает многое, но внешне сын само спокойствие.

– Кто он? – спрашивает наконец Генри.

– Его зовут Данте Галло.

– Он приходил, чтобы увидеть меня? – смущенно спрашивает мальчик.

– Нет, – отвечаю я. – Он пока еще не знает о тебе. Думаю… думаю, сначала я хотела рассказать тебе.

Генри расправился с мороженым в рожке и теперь принялся за саму вафлю. Наш разговор нисколько не уменьшил его аппетит.

– Ты хочешь с ним встретиться? – спрашиваю я.

– Мы уже встречались.

– Я имею в виду, хочешь ли ты с ним пообщаться?

Генри задумывается на минуту, сосредоточено жуя.

– Да, – кивая, отвечает он.

– Это может изменить нашу жизнь, – говорю я Генри, закусывая большой палец. Я совсем не притронулась к своему мороженому, и оно тает в рожке, капая на песок. Мне не стоило его покупать – я слишком взволнована, чтобы есть.

– Как изменить? – спрашивает Генри.

– Ну… ты можешь иногда приезжать к нему. Или жить с ним.

Я знаю, что эта идея может показаться пугающей, и я не хочу, чтобы это повлияло на выбор Генри. Но в то же время я хочу быть честной с ним. Рассказав Данте о Генри, я открою ящик Пандоры и не могу предсказать, что из этого выйдет.

Генри размышляет.

– Это действительно мой отец? – уточняет он. – Точно-преточно?

– Да, – отвечаю я. – Точно-преточно.

– Тогда ладно, – говорит сын, пожимая плечами.

Я выдыхаю и чувствую, как расслабляются мои плечи. С этой частью, во всяком случае, покончено.

Когда Генри был маленьким, он часто задавал вопросы про своего отца: «Какой его любимый цвет? У него есть собака? Как он выглядит?»

Теперь сын задает мне другие вопросы.

– Почему он не знает обо мне?

– Сложно объяснить, – отвечаю я. – Знаешь, я была очень-очень молода, когда ты родился. Твой отец тоже был молод. Тогда наши жизни складывались по-разному. Теперь… теперь мы стали старше. Многое изменилось.

Насколько изменилось? Что именно изменилось, а что осталось прежним?

Я надеюсь, ответ таков, что Данте изменился, и я изменилась, но наши чувства остались прежними…

Я боюсь. Боюсь того, что, когда я расскажу Данте правду сегодня вечером, это положит конец нашим отношениям.

Я могу надеяться лишь на то, что он полюбит Генри, несмотря ни на что. Потому что наш сын этого заслуживает, даже если я – нет.

Данте

Я делюсь с Кэлламом моей теорией о том, что это он был назначен жертвой Дюпона, а не Яфью Соломон. Аида совсем от этого не в восторге. Но Кэл, кажется, испытывает облегчение оттого, что, по крайней мере, нам известно имя снайпера.

– Думаешь, он хочет отомстить за смерть Джека? – нахмурившись, спрашивает он.

– Да, думаю, это возможно. Кристиан был за границей, когда Джека убили – так что как знать, какую версию гибели сообщила ему семья. Они и сами толком не знали, что случилось. Когда Дюпон решил разузнать подробнее, возможно, он решил, что мы все замяли. Будто мы могли иметь к этому отношение…

– Но это не так… – начинает Аида, но Кэллам перебивает ее:

– Это так. Джек работал на меня. Это я привел его на передачу выкупа, понимая, что там будет опасно, понимая, что это может быть ловушка, понимая, что мы в меньшинстве и что преимущество на стороне врагов.

– Джек тоже понимал это, – сурово говорит Аида. – И он действовал добровольно.