Изумруд раджи

Он встал и схватил «Дейли мейл». Возможно, кого-нибудь прикончили таким способом, который вдохновит обливающегося по́том автора. Но новости этим утром были главным образом политические и зарубежные. Мистер Иствуд с отвращением бросил газету. Затем, схватив со стола роман, закрыл глаза и ткнул пальцем в одну из страниц. Слово, указанное таким образом Судьбой, было «овца». Немедленно с поразительной ясностью в голове у мистера Иствуда развернулась целая история. Красивая девушка, любовник погиб на войне, ее разум не выдержал, она ухаживает за овцами в горах Шотландии, мистическая встреча с покойным возлюбленным; последняя сцена: овцы и лунный свет, как на картине Академии, с лежащей на снегу девушкой, и две дорожки следов…

Это была красивая история. Энтони со вздохом прекратил придумывать ее и грустно покачал головой. Он слишком хорошо знал, что его редактор не захочет печатать такую историю, какой бы красивой она ни была. История, которую ему хотелось получить и на которой он настаивал (и за которую хорошо заплатил бы, в конце концов), должна рассказывать о таинственной смуглой женщине, заколотой ножом в сердце. На молодого героя падает несправедливое подозрение, и неожиданно тайну разгадывают – и виновным оказывается самый невероятный персонаж – при помощи совершенно неадекватных улик. Вот уж действительно – «Тайна второго огурца»…

«Хотя, – размышлял Энтони, – десять к одному, что он поменяет заголовок и даст моей повести какое-нибудь пошлое название – например, «Самое мерзкое убийство», – и даже не спросит меня… О, черт бы побрал этот телефон!»

Он сердито подошел к аппарату и взял трубку. Уже дважды за последний час ему звонили: один раз ошиблись номером, а второй раз его пыталась вытянуть на званый ужин легкомысленная светская дама, которую он ненавидел всей душой, но которая проявляла слишком большую настойчивость, и он не мог ей отказать.

– Алло! – прорычал он в трубку.

Ему ответил женский голос, мягкий, ласкающий, с легким иностранным акцентом.

– Это ты, любимый? – нежно произнесла она.

– Ну… э… я не знаю, – осторожно ответил мистер Иствуд. – Кто говорит?

– Это я, Кармен. Послушай, любимый. За мной гонятся, я в опасности, ты должен приехать сейчас же. Это вопрос жизни и смерти.

– Прошу прощения, – вежливо ответил мистер Иствуд. – Боюсь, у вас неправильный…

Она перебила его раньше, чем он успел закончить фразу:

– Мадре де диос! Они идут. Если они узнают, что я делаю, меня убьют. Не подведи меня, приезжай немедленно. Я погибла, если ты не приедешь. Ты знаешь, Кирк-стрит, номер триста двадцать. Пароль – «огурец»… Шшш…

Он услышал слабый щелчок, когда она положила трубку на другом конце провода.

– Вот те на, будь я проклят, – ошеломленно произнес мистер Иствуд. Затем подошел к банке с табаком и тщательно набил трубку.

«Полагаю, – размышлял он, – это был какой-то странный эффект моего подсознания. Она не могла сказать «огурец». Все это очень необычно. Она сказала «огурец» или не сказала?»

Он ходил взад и вперед в нерешительности.

«Кирк-стрит, номер триста двадцать… Интересно, что все это значит? Она будет ждать, что приедет тот, другой… Жаль, что я не смог объяснить. Пароль – «огурец»… О, это невозможно, абсурд, галлюцинация воспаленного мозга!»

Энтони злобно посмотрел на пишущую машинку.

«Какой в тебе толк, хотел бы я знать? Я смотрел на тебя все утро, и мне это не принесло никакой пользы. Писатель должен брать сюжет из жизни, из жизни, слышишь? И я сейчас пойду за сюжетом».

Он нахлобучил на голову шляпу, бросил нежный взгляд на свою бесценную коллекцию старых эмалей и вышел из квартиры.

Кирк-стрит, как известно большинству лондонцев, – это длинная, беспорядочная магистраль, главным образом отданная антикварным лавкам, где предлагают всевозможные подделки по баснословным ценам. Там также есть магазины, торгующие старинной бронзой, стеклом, убыточные лавки подержанных товаров и поношенной одежды.

В доме номер 320 продавали старое стекло. Магазин до отказа заполнили всевозможные изделия из стекла. Энтони пришлось осторожно продвигаться по центральному проходу среди бокалов для вина, под люстрами и канделябрами, раскачивающимися и поблескивающими у него над головой. Очень старая дама сидела в глубине магазина. У нее пробивались усы, которым могли бы позавидовать многие выпускники колледжей, и были грубые манеры. Она посмотрела на Энтони и угрожающе произнесла:

– Ну?

Энтони был молодым человеком, которого легко смутить. Он сейчас же справился о цене каких-то заложенных бокалов.

– Сорок пять шиллингов за полдюжины.

– О, неужели? – сказал Энтони. – Они довольно красивые, правда? А сколько стоят эти?

– Красивые, это правда. Старый уотерфордский хрусталь. Продам вам пару за восемнадцать гиней.

Мистер Иствуд почувствовал, что ему грозят неприятности. Еще минута, и он что-нибудь купит, загипнотизированный свирепым взглядом старухи. Но Энтони не мог решиться покинуть лавку.

– А вот это? – спросил он и указал на канделябр.

– Тридцать пять гиней.

– Ах! – с сожалением воскликнул мистер Иствуд. – Это больше, чем я могу себе позволить.