Изумрудная муха

Теперь взгляд скользил, останавливаясь на мелочах. Их было несметное количество. На туалете, на полках серванта, на комоде, на телевизоре и вокруг телевизора стояли статуэтки. Их были десятки, разнообразных фигурок и вазочек, возможно, около сотни. Это была та самая коллекция старого фарфора, о которой шептались сердитая тётя Варя с бабушкой Соней. Сакс, Мейсен, Севр, Гарднер, Кузнецов, фаянс английских мануфактур, японские фарфоровые безделушки, китайские расписанные вазочки. Этот пёстрый карнавал веселил глаз, в нём каждая вещь была созданием фантазии и тонкого мастерства художника. В мёртвой комнате, казалось, только это фарфоровое население и жило. Коломбины плясали, паяцы кривлялись, дети ссорились, мирились, гонялись за бабочками, играли с собачками, цыганка гадала, японки кланялись, кавалеры ухаживали за дамами, а те, прикрывая лица веерами, манерно изогнувшись, разрешали себя поцеловать, балерина грациозно поднимала ножку, гусар гарцевал на лошади, старик в ермолке считал деньги, барыня бранила девку, кучер с кнутом крутил чёрный ус, на слона лаяла моська, лиса обманывала ворону, косолапый мишка сидел, обняв бочку, и пил мёд из ковша, попугай предсказывал судьбу, девушки в кокошниках водили хоровод, китаец нёс на базар корзины, молдаванин-скрипач так и впился смычком в скрипку, среди цветов жеманно выступали китайские госпожи. Все занимались делом, которое предопределил для них художник, их создатель. Жаль только, что жили они в темноте и тесноте, невидимые миру и людям, у больной старухи, заключённые как в склепе в этой комнате без воздуха. Да и сама она была похожа на Бабу-ягу в ступе с помелом, на зловещую фигурку, которую Люба усмотрела в толпе весёлого народца на комоде.