Изумрудная муха

Тётя Варя была скромницей. Пушистые белокурые волосы убирала в узел на затылке; седина ещё не появилась, но она уже считала себя старушкой. Говорила негромко, смеялась редко и тут же прикрывала рот рукой, как будто за ней кто-то следил и её веселья не одобрял. Тётя Варя была членом партии и имела награду за оборону Москвы. Сидя в гостях у Софьи, она рассказывала о своей работе, о сослуживцах, о своих соседях по квартире, о том, какие бывают несознательные, нечестные, эгоистичные и чёрствые люди и сколько надо ещё трудиться, чтобы победить в сознании людей пережитки прошлого. И она трудилась, постоянно наживая себе врагов, и об этом она главным образом и рассказывала.

Любина бабушка слушала её с интересом, потому что никогда не работала в коллективе. Она была хранительницей семейного очага, домохозяйкой, то есть выполняла всё, что касается домашнего быта и благоустройства дома. Даже в голодные годы, пока Иван был в плену, умела хоть и скудно, но как-то прокормить семью – выносила на станцию в Новогирееве пирожки из чего придётся, вязаные из распущенных старых вещей шапки, шарфики, варежки, платки, а в обмен получала муку и картошку. Типичная горожанка, завела огород, ставший важным подспорьем для близких. Во все времена на ней держалось благополучие всей семьи. В хорошие годы была отменной кулинаркой и содержала дом в чистоте и уюте. Образование – всего-то церковно-приходская школа. Дома её родители и все три сестры вслух читали Библию, и с тех пор Софья пристрастилась к чтению. Сначала зачитывалась Чарской и дамскими романами дешёвых изданий. В замужестве ей открылись имена великих русских писателей – Иван выписывал их сочинения, изданные в самых уважаемых издательствах; он собрал приличную библиотеку и для маленькой Лизоньки. И позже, когда они с дедом Иваном жили у дочери, у Елизаветы Ивановны, все к этому её увлечению относились с уважением. Никто не смел оторвать её от книги, когда она «зачитывалась». Она читала запоем – читала и перечитывала, да не раз, Толстого, Гоголя, Лескова, Мамина-Сибиряка, Короленко. Горького. Маленькой Любе читала русские народные сказки и сказки Пушкина, приучая её к чтению. Случалось, что забывала вывести Любу погулять, погладить Елизавете платье к концерту. Второй страстью бабушки Софьи были русские народные песни и романсы. В указанное время в программе передач она садилась у репродуктора и с блаженной улыбкой слушала концерты по заявкам. Её любимыми исполнителями были Обухова, Нежданова, Лемешев, Козловский. Млела, когда пела Русланова. С удовольствием слушала Шульженко и Утёсова. Любила народные хоры. Бабушка рассказывала сёстрам про свои семейные дела, досадовала, что Любины родители очень вспыльчивые, редко видятся, а повздорить успевают, да при ребёнке. Говорила, что деду на пенсию давно пора, что у него сердце никуда, а он ещё сверхсменно работает, как будто без него там не управятся.

Тётя Мура, младшая из сестёр, считалась у них легкомысленной. Она сильно подводила глаза и брови, губы красила ярко-алой помадой, душилась крепкими духами. Причёску носила по тогдашней моде: высокий валик над лбом и кудри шестимесячной по плечам. В ту пору она работала сестрой-хозяйкой в подмосковном госпитале и обычно рассказывала, какие у них лежали больные и раненые, и все у неё получались богатырями и красавцами, и все непременно за ней ухаживали. Слушая рассказы тёти Муры, сёстры переглядывались и начинали улыбаться.

– Ну, опять влюбилась! Кокетничать на пятом-то десятке! А как же Степан Кузьмич? Кстати, почему ты без него? – придиралась тётя Варя. – Я, ещё когда у метро встретились, хотела спросить.

– А тебе завидно? Хорошенькие женщины все кокетки! Кокетничать вовсе не предосудительно! Мне моих лет никто не даёт. Он думает, что я его моложе, хи-хи. Я ему всё рассказываю. Ничего, пусть ревнует, крепче любить будет. У него сегодня вахта. Он бригадир. Устроился как фронтовик на секретное предприятие. Вот получим квартиру, переедем из Новогиреева в Расторгуево, и я брошу работу. Он так велит. Жуть какой ревнивый.

– Да уж пора посерьёзнее стать… – прихлёбывая чай, посоветовала сестре тётя Варя.

– Как ты, что ли? И не собираюсь!

– Да ладно вам из-за пустяков спорить, – посмеиваясь, говорила бабушка.

Сестрицы пили чай, с жадностью уплетая Софьин кекс. На время воцарялся мир. Тётя Мура принималась воспитывать Любашу:

– Детка, кушать надо без «музыки». Не чавкать, не набивать рот, класть в рот маленькие кусочки, не хлюпать, не тянуть громко чай с блюдца. И не ставь локти на стол. Разве бабушка тебя этому не учит?

Вопрос повисал в воздухе. Потом сёстры опять начинали препираться.

– Да нет, тот отрез креп-сатина я купила в Мосторге, – говорила тётя Мура.

– А в прошлый раз ты сказала, что в Торгсин<<е>>, – задиралась тётя Варя.

– Синий в белый горошек? В Мосторге! – стояла на своём тётя Мура. – Платье себе сшила.