Изумрудная муха

– Вперёд снесём, что взяли, – предложила Шура. – Тётя Маруся, разведай-ка.

Тётя Маруся вышла из квартиры. Через минуту вернулась:

– Щас нельзя. У входа внизу шухер. Пацаны передралися, поножовщина, видать. Милиции полно.

Миша длинно матерно выругался. От расстройства он откупорил бутылку коньяку.

– Ты шашлык не захватила? Жрать охота.

– Чего захотел. Переждём. Разнимут хулиганов и уедут, – сказала Шура.

– Ждать надоело! – вопил Миша. – Ихние разборки нам…

Тётя Маруся несколько раз выглядывала на лестницу:

– Мусора по квартирам пошли, затихни! Дверь не откроем. Нету тута никого.

Миша злобно поглядывал на Любу:

– Все нервы измотала, падла. За своё такое терпеть! – он вернулся к столу, уселся в кресло, налил себе коньяку.

За дверью был слышен топот ног, свистки, грубые мужские голоса. Кричали женщины, хлопали двери. Хоть бы позвонили, заглянули сюда, думала в отчаянии Люба. Наступила ночь, а в подъезде всё ещё ходили, громко выясняли отношения. Свистел милиционер. Скандал то затихал, то разгорался с новой силой. Миша почти допил бутылку и заснул, утонув в кресле. Шура легла на кровать, устроившись так, чтобы ей было видно Любу. Тётя Маруся примостилась у двери на тулупе Степана Кузьмича, который из тёплых вещей выбрала себе. Часы пробили три часа ночи.

Утром Люба проснулась первая, прошла тихо в ванную, умылась, попила воды. К двери добраться не удалось, тётя Маруся открыла глаза и зорко за ней следила. Люба ушла в кухню. Часы пробили десять. Вскоре зашевелились и супруги. Миша с перепоя стонал и матюкался. Шура пошла в кухню, вскипятила чайник, нашла на полке банку растворимого кофе.

– Шурёнок, перекусим и начнём хирургическую операцию, – Миша нервно грыз ногти. – Или сначала пощупаем… Хватит резину тянуть. Скоро одиннадцать. Ну, гадюка, иди сюда. Устроим тебе расчленёнку. В бауле вынесем. Ну как, а? Жить надоело?

– Всякое терпение лопнет, – поддержала его Шура. – Ненормальная какая-то.

– Где ключи? Последний раз спрашиваю, – зарычал Миша. – Издевается, в натуре.

– В кухне, за полками, – сказала Люба. Надо было тянуть время. А что ещё ей оставалось?

Супруги ринулись в кухню, перевернули всё вверх дном. Ключей там не было.

Часы пробили полдень.

– Набрехала, дрянь! Ну ща… тётя Маруся, подсоби! – Миша ринулся на неё с кулаками.

Люба увернулась, подбежала к окну, попыталась его открыть и тут же получила удар по голове. Она отскочила и дала сдачи. Началась схватка. Она дралась, как в детстве, в школьные годы, когда они дрались во дворе с мальчишками. Била куда попало. Отбивалась ногами, кусалась. Она почти не чувствовала ударов. Шура орудовала скалкой, но чаще промахивалась. Неповоротливый Миша тоже больше бил мимо. Острые кулаки тёти Маруси были ощутимее.

– Сука, она мне нос сломала, – завизжал Миша, выматерился и больно смазал Любу по уху.

Люба понимала, что падать нельзя – точно затопчут. Силы уходили. Боялась упасть. Но ноги уже не держали. Миша занёс над ней табуретку. Ну всё, мелькнуло у неё в голове.

Резкий настойчивый звонок в дверь грянул как гром небесный. За нам второй. Третий. Семейка отступила от Любы. Переглянувшись, поправили на себе одежду. Шура, отдуваясь, тяжело опустилась на стул. Тётя Маруся скрылась в кухне. Миша отбросил табуретку и, тяжело дыша, прокрался в прихожую. Люба стояла посередине комнаты, готовая кинуться к двери. Миша её опередил. Он бесшумно приблизился к двери и вкрадчивым тенорком, подделываясь под женский голос, спросил:

– Кто там?

– Из Харькова, – ответил ему женский голос.

– Мы никого не ждём, – буркнул Миша.

За дверью начали терять терпение. Раздался звонок, ещё звонок. И ещё – дли-и-и-инный.

– Откройте, милиция, – услышала Люба суровый голос Тришина.

За дверью стояла рослая крупная женщина, довольно миловидная блондинка лет пятидесяти или чуть побольше. Одета она была богато. На ней было кожаное тёмно-коричневое пальто с меховым воротничком, модное. В руках большая чёрная лаковая сумка. Лаковые чёрные высокие сапоги. Она решительно шагнула в комнату. За ней вошли два таких же рослых светловолосых парня в кожаных куртках с рюкзаками на плечах. Позади шёл маленький сердитый Тришин. У двери остался стоять молодой милиционер.

– Ну и вонища здесь! Надо бы окна открыть, – сказала женщина. – Я Валентина Степановна Гольдман, дочь Степана Кузьмича Горемыко. А это мои сыновья, Олег и Игорь Гольдманы. Вызваны двумя телеграммами по наследственному делу. А вы кто такие? – обратилась она к Шуре, Мише и тёте Марусе.

Тришин представил ей Любу. Он сразу разобрался в обстановке и про семейку сказал:

– Это местные, криминальная семейка. Я их машину утром приметил на пустыре, ещё гадал, к кому пожаловали. Ну-ка, предъявите документы. Налицо попытка ограбления. Будем составлять акт. Люба, вы свидетельница. Толя, вызови наряд, – скомандовал он молодому милиционеру.