Изумрудная муха

Осунувшаяся, постаревшая за беспокойную ночь Капитолина Семёновна возглавила отступление. Люба осталась в компании непрошеных страшных гостей. Но дело было сделано – она дала телеграмму. Надо ждать, тянуть время. Тришин, где ты?! Нервы, нервы…

– Чего решила? – миролюбиво обратилась к ней Шура. – Сегодня надо решать. К вечеру нас здесь не будет. Ночевать тут не собираемся.

– Моё решение неизменно. Покиньте квартиру, я требую! – твёрдо сказала Люба.

Шура вернулась в комнату. Они с Мишей долго шептались, потом раздался звон стаканов, запахло колбасой и коньяком. Семейка завтракала. Тётя Маруся угощалась, сидя на табуретке в прихожей. Она была красная и злая, видно, ей влетело за то, что упустила пленницу. И теперь была наказана. К столу её не допустили. Любе захотелось курить, но в сумке сигарет не было. Ни сигарет, ни зажигалки. Заметила, что в сумке рылись. Подкладка была порвана. Ничего не нашли, кроме губной помады и детектива в бумажной обложке на английском языке. Кошелёк с деньгами был у Любы в кармане плаща. Люба плащ не снимала, застегнулась на все пуговицы, наивно полагая, что если бандюги начнут её трясти, он станет препятствием к свитеру и майке, под которыми в лифчике хранилось то, что не должно было попасть им в руки. После полудня компания зашевелилась. Миша с тётей Марусей силой выволокли Любу в комнату и усадили на стул.

– Ща мы тя свяжем, падла, вырубим и возьмём своё, просекла? – завопил уже изрядно выпивший Миша. – Хочешь сама всё захапать, ясно. Щас! Жить хочешь?

– Погоди, попробуем договориться, – запела Шура. – Мы ничего тебе не сделаем, если… Даём пять минут… Тётя Маруся, покажи ей верёвку. А потом упакуем тебя в спальный мешок, в багажник и… Тебе это надо?

Люба сидела и с тоской думала: где же Тришин? Где это трепло Тришин? Какая-то резина какого-то начальника какой-то автобазы! А тут я, живой человек…

– Ну хватит! – взревел Миша и пошёл на неё, выставив вперёд руки наподобие клешней.

Его остановил телефонный звонок. От неожиданности он замер, и Люба рванулась в прихожую к телефону. Схватила трубку. Это была Катерина:

– Мам, ты как? Может, мы с Петей приедем, чтоб тебе не было скучно?

– Не забудь, о чём я тебя просила. Муха, муха! – донёсся до Любы голос Елизаветы Ивановны. Катерина звонила из комнаты бабушки.

– Я ничего, Катюша, всё в порядке. Не надо, не приезжайте. Завтра утром вернусь. Бабушка волнуется? Ничего, тут всё тихо, – Люба старалась говорить спокойно.

– Тебе Эдик звонил. Я дала телефон старика, ты не против? Ну пока, ждём.

Шура как будто смягчилась. Молча указала Любе на стул, но Люба ушла в кухню. Миша, сопя, уселся в кресло и потянулся за стаканом. Он был мрачен и словно что-то обдумывал. Задремал. Шура прилегла на кровать. Люба понимала, что всё ещё впереди. Прошёл час, и семейка снова пришла в движение. Снова Любу выволокли в комнату, привязали к стулу. Она пыталась кричать, но ей заткнули рот салфеткой. Почти теряя сознание, Люба ощутила на себе руки тёти Маруси. И тут снова зазвонил телефон. Подошла Шура, сладким голосом спросила, кто Любу спрашивает.

– Какой-то чокнутый, орёт, – сказала Шура. – Как бы чего не сотворил…

Любу развязали, за её спиной у телефона встала Шура.

Это был Эдик:

– Любка, ты что, решила там поселиться?! Есть серьёзный разговор, срочно надо встретиться. Приезжай сегодня же, слышишь? Я приехать не смогу. Много дел! Возникла необходимость… Что за истерика? Что ты там орёшь? Не пойму… Прихоть в твоём духе! Повторяю: нет, не смогу, приезжай ты! Хватит орать! Не приеду! Не понимаю…

– Уже едешь? Я жду! Скоро будешь? Скорей! – стараясь заглушить его голос, кричала в трубку Люба. – Ты мне нужен! Как никогда! Это серьёзно! Очень серьёзно! Убедительно прошу, поторопись! Жду, жду! Уже недалеко?

Шура выхватила трубку, подоспевший Миша вырвал телефонный шнур из розетки. Всё, никакой надежды на то, что Тришин хотя бы позвонит, у Любы не осталось.

– Кого ждёшь, росомаха? А?! – Миша замахнулся, чтобы ударить, но Шура его остановила. Успеется, сказала.

– Пусть сидит на стуле. Тётя Маша, глаз не спускай. В этот раз не прозевай.

Оставив на время Любу в покое, супруги принялись за дело. У Любы кончились силы, она сползла на пол. Сидела на полу, спиной прижавшись к кровати. Вскрыв сундук Степана Кузьмича, они начали вынимать оттуда его тёплые вещи, меховые шапки, полушубки, зимнее пальто с меховым воротником, носки, варежки, ватники – всё, что ему полагалось как вахтёру на месте его былой службы. Выходные костюмы, вязаные жилетки. Сильно запахло нафталином. В них упаковывали канделябры, оставшиеся вазы, мелочи из ящика туалетного столика, кухонную утварь, сковородки, кастрюли, миски, фаянсовые кружки. Всё запихивали в баулы.

Люба стала молиться. От бабушки она знала наизусть только одну молитву – «Отче наш» и теперь повторяла её и два слова, которые были написаны на её крестике: «Спаси и сохрани». За окном стемнело. Закончив с вещами, сели перекусить. Освежились пивом.

– Ща начнём медицинский осмотр. Небольшая операция, ёксель-моксель, – начал Миша.