Изумрудная скрижаль

Дул знобящий северный ветер с мелкой, секущей по лицу моросью. По доброй воле едва бы кто-то решился на прогулку в столь неприветливую ночь.

– Не сама вышла, силой вывели, – рассудил гвардии поручик и указал на другие отпечатки, видневшиеся рядом с первыми. – Знакома тебе такая обувка?

Максимов посмотрел на оттиски больших мужских галош, покачал головой:

– Кто это мог быть? И почему она не позвала на помощь?

– Кляп. Сунули в рот, всего-то делов. Говоришь же: вскрикнул кто-то. Это она и была. А большего ей не позволили. – Баклан скрипнул зубами. – Ловок, гад! Знать бы кто, кукушку бы ему в два счета открутил!

Выражение лица Андрея Вадимовича, его тон и сила, с какою он сжимал – до синевы в костяшках пальцев – свое оружие, свидетельствовали о том, что судьба Аниты ему далеко не безразлична. Максимов вынул из кармана шлафрока «Патерсон».

– А я и рук марать не стану. Пристрелю ублюдка, и все.

Светало, очертания деревьев проступали все отчетливее. Туда, к зарослям, и вели две цепочки следов – мужских и женских.

– Они что, в лес направились? – забеспокоился Максимов. – Там же не пройти!

– Отчаянный он… который в галошах. Или свихнутый совсем.

На призамковой территории почва хоть и плюхала под ногами, но для ходьбы годилась – под слоем грязи лежали плотно пригнанные один к другому булыжники. Далее начинался лес, голые деревья стояли в тускло поблескивающих лужах.

Максимов с воплем кинулся к можжевеловому кусту, сдернул с него квадрат цветастой материи.

– Полушалок Аниты!

Следы сбегали в ложбину, поросшую мхом. Потерявший голову Максимов сунулся туда, но Андрей Вадимович остановил его:

– Погоди! Дай проверим…

Он поднял из-под ног камень и бросил в ложбину. Послышалось сочное чавканье, и камень погрузился в гнилую жижу.

– Эге! Туда, брат, лезть – себе дороже. С головой провалишься, пузыри пойдут, и поминай как звали.

– Да пошел ты! – злобно шикнул на него Максимов.

Он приметил шагах в пяти от себя поваленную ветром березку. Ухватил ее обеими руками, сунул комлем в ложбину. Получилась более-менее сносная опоpa. Навалившись на нее всем телом и перебирая руками по гладкой белесой коре, осторожно двинулся вниз.

– Храбрец! – уважительно крякнул гвардии поручик. – Я бы с тобой и в атаку, и в разведку… Люблю смелых!

Максимов не отвечал, был сосредоточен на своих движениях. Следил за тем, чтобы руки не соскользнули с мокрого ствола, ибо в таком случае стопы, приняв на себя всю массу тела, немедленно провалились бы сквозь непрочную сетку мха в жидкую торфяную окрошку.

Спустился на дно ложбины, унял бешено скачущее сердце, а заодно и дрожь в руках. Посмотрел по сторонам. Ничего. И ежу понятно, что преодолеть эту низинку можно только на крыльях. Каждого, кто попытался бы сделать это пешим порядком, ждала неминуемая гибель.

– Вертайся! – крикнул Баклан, возвышаясь на кромке. – Ни шиша ты там не найдешь.

Максимов двинулся назад, но руки уже ломило от натуги, шел совсем медленно. Комель, продавив слой мха, резко ушел в волглую землю. Чего боялся, то и случилось: руки соскользнули и ноги сразу по колени ухнули в тестообразную грязь. Задергался, вырваться не удалось. Наоборот, увяз еще глубже.

– Замри! – проорал сверху гвардии поручик. – Сейчас я тебя вытащу!

Он сдернул обмотанный вокруг шеи шарф, скрутил его потуже и бросил один конец Максимову. Тот вцепился в получившийся жгут и лег на живот. Силища у Андрея Вадимовича оказалась медвежья. Он потянул Максимова к себе, как рыбак тянет попавшегося на удочку пескаря. Еще и приговаривал с издевочкой:

– Ловись, рыбка, большая и малая! Р-раз… еще раз… и еще… Стоп, приехали!

С последним словом выволок незадачливого сотоварища из коварной ложбины. Очутившись на твердой поверхности, Максимов встал, вернул гвардии поручику перепачканный шарф, критически оглядел себя. Колени, локти, брюхо – все изгваздано. Будто с поросятами в свинарнике валялся. Особенно шлафрок жалко – дорогой, из индийского кашемира.

– Не журись, – утешил Андрей Вадимович. – Девка твоя со щелоком простирнет, и все отмоется.

Максимов зыркнул на него исподлобья. Это что же получается, он теперь хамоватому гвардии поручику жизнью обязан? Вот не ожидал.

Учтивость требовала протянуть руку, поблагодарить.

– Спасибо. Я твой должник.

Андрей Вадимович на рукопожатие ответил вяло, глядел мимо спасенного на сырые взъерошенные елки и безлиственные березы. Солнце еще не поднялось над горизонтом, и лес имел вид траурный, погребальный.

– Утопли, значит? – медленно выговорил гвардии поручик. – И жена твоя, и этот… Вот незадача…

Граф Ингерас сидел в своем кабинете за письменным столом. Плотные светопоглощающие портьеры на окнах были по обыкновению задвинуты, между ними не виднелось ни малейшей щелки. Кабинет был погружен в сумрак, если не считать тоненькой восковой свечки, стоявшей на столе в латунном шандале. Она и по виду напоминала лучину, и горела примерно с той же яркостью. Графу хватало. Поднеся листы бумаги к глазам, он вчитывался в формулы, написанные размашистым почерком. Чтобы лучше вникнуть, шевелил губами, проговаривал: