Изверг Род

в темно-сером полосатом костюме бесцельно приказал ей каждый вечер босиком гонять за пивом;

в выцветших штанах цвета хаки ненароком оставил ее в холодной кладовке вместе с жалкими шубами;

с темно-синим шарфом на шее как бы между прочим за четверть доллара продал бабулю старьевщику;

с кувшином пива в руке небрежно повесил ее на каком-нибудь кожаном ремне;

куря «Лаки-Страйк», нечаянно затолкал ей в глотку дюжину русских шарлоток;

щурясь сквозь пенсне без оправы, легкомысленно решил, что она будет главным поваром и посудомойкой у Джимми Кенни и его профурсетки;

надравшись виски «И все», беспечно посадил бабулю в подземку до окраин Бронкса;

выиграв все партии в казино, бесцеремонно врезал ей по лицу холодным зельцем;

черноволосый и с превосходной трубкой, хладнокровно поставил ее у букмекера;

вместе с Алексом, покойным братом, по невнимательности отправил ее в Непроходимые Дебри Темного Конго;

с изумрудно-зеленым значком «Да здравствует Ирландия» на лацкане грациозно опрокинул ей на голову ведро с голодными вшами;

в сером котелке в шутку заставил ее ходить в школу в домашних лохмотьях;

ослепительно улыбаясь вставными зубами, равнодушно заставил бабулю причащаться, пока ее не вырвет в церкви;

в начищенных до блеска черных ботинках и черных шелковых носках, невозмутимо заразил ее гонореей, а затем отправил лечиться в больницу округа Кингз вместе с латиносами и черномазыми;

поигрывая серебряным перочинным ножом, с легкостью располосовал двадцать три пары шелковых чулок, которых она ни разу не надела;

помахивая карточкой Дэззи Вэнса, с той игры 1925-го, когда Филадельфия продула всухую, молотком учтиво вышиб бабуле золотой зуб;

прослезившись над прадедушкиной резалкой для сигар, метко брошенным золотым кирпичом вдохновенно выбил бабуле черно-коричневый зуб;

сверившись с фамильными карманными часами, весело заставил бабулю с утра до ночи сидеть с Кэйтиным мужем-инвалидом семь дней в неделю;

невозмутимый, в черно-белых туфлях, смешливо вынудил ее каждый вечер стоять у плиты, а потом ужинать с братьями Ронго;

размышляя над засушенной гарденией в учебнике современного делового английского, пренебрежительно отправил бабулю на исповедь к новообращенному приходскому священнику;

прижав к сердцу фотографию Мэй Марш из «Нетерпимости»[18], с готовностью предложил пожизненные бабулины услуги сестрам милосердия;

оторвавшись от страницы, исписанной его изящным, хрупким почерком, игриво нашел ей работу уборщицы туалетов в ночлежке на Бауэри;

блестя бриолином на седых волосах и благоухая сиренью, рассеянно продал бабулины драгоценности, чтобы накупить подарков шлюхам и потаскухам из конторы;

густо покрыв лицо пеной для бритья, бесстрастно уронил бабуле на ногу наковальню;

разглядывая щипчики для ногтей, без напряжения, под пыткой заставил ее покупать сливочное масло вместо маргарина;

в «честерфильде» с вельветовым воротником без усилий выбросил бабулины вставные зубы в окно;

с перламутровым театральным биноклем на шее изящно забыл ее в холодильнике у мясника Фила;

гремя карандашными огрызками в жестянке из конторы, безмятежно отказал бабуле в соленых крекерах, которых она жаждет;

надевая серые замшевые перчатки, благодушно сообщил ей, что идет прогуляться с отцом Рода;

и наконец, а если б дедушка, во взятой напрокат визитке, с безупречной бутоньеркой в петлице, решительно оставил бабулю рыдать у алтаря лет тридцать пять назад?

Тридцать шесть

Неожиданно и необъяснимо Род по уши влюбляется в Пэтси Тейлор, блондиночку с измученной и тревожной бледной рожицей. Они примерно ровесники, Пэтси учится в католической школе и живет через три дома от Рода. Как же это вышло, что лишь теперь он замечает, как она прыгает со скакалкой, играет в классики и камешки? Как вышло, что лишь теперь он видит, как взметается клетчатая школьная юбка, когда Пэтси бежит?

Где же он раньше был?

Увлечение Рода растет с каждым днем, и наконец он буквально сходит с ума от страсти. Пэтси, Пэтси. Ах, ее прекрасные торчащие зубы! Подкрепите Рода вином, освежите его яблоками.