Изверг Род

Род приходит домой, про себя уже почти придумав трогательно нелепую историю о потерянных десяти центах на масло, но не успевает он и лживого слова произнести, бабуля говорит, мало того, что он — плут, бездельник, проклятый врун и тупой недоумок, нет, Иисус, Мария и Иосиф, он теперь еще и подлый вор! Она лупит его ремнем с пряжкой, и Род поневоле вопит. Бабуля говорит, лучше ему, ей-богу, держаться подальше от костлявой чахоточной шлюшки, которая по соседству живет, у нее зубы, будто у крысы из канализации, а подбородком хоть сыр режь, иначе бабуля Роду ноги оторвет, ей-богу, оторвет! Она снова замахивается и ремнем рассекает кожу на спине, когда он пытается отвернуться, потом еще раз пять или шесть. Потом его посылают за маслом. Когда он возвращается, бабуля опять его бьет. Рубцы на спине, на боках, на ногах и заднице немного кровоточат, бабуля велит ему вымыться, помазать царапины йодом и отправляться спать без ужина. Мать плачет, говорит, пускай Род и впрямь держится от шлюшки подальше, и что мать его не учила воровать. Род смотрит на нее с яростным презрением. Сука.

Тело жжет и горит, Род в постели думает про Пэтси, про ее ноги, губы, ее бесстыдные трусики и промежность. Ее маленькую тайную письку. Он дрочит, чтобы замараться, заставить Пэтси проделывать грязные и отвратительные штуки с чистым храмом его тела, храмом, которым одарил его любящий господь. На хуй все! О, Пэтси, о, Пэтси, грязная, милая, дорогая, раздвинь ножки, шлюшка, дай на тебя посмотреть.

Тридцать семь

Пэтси и Род сидят на земле в укромной тени густых кустов, что растут вдоль заброшенной парковой дорожки. Род говорит, ему правда паршиво, что Пэтси получила выволочку за то, что несколько дней назад было, ему тоже задали взбучку, ну, его-то ремнем выдрали, пусть сама синяки посмотрит, если охота. Он безразлично смотрит на Пэтси, говорит, ему по правде наплевать, говорит, ему похуй, когда его ремнем бьют! Он привык, что его лупцуют, ничего нового, смех, да и только.

Интересно, а можно как-нибудь так усадить Пэтси, чтобы она снова ноги раздвинула?

Пэтси говорит, она как бы чуточку боится сидеть тут с Родом, если тот, кто их видел в прошлый раз, снова их увидит, ее убьют, просто убьют. Она смотрит на Рода, рот приоткрыла, смачно жует две пластинки «Хи-Хи-Два-Пузыря». Пэтси говорит, они наверняка из-за Рода попались, он так громко тогда разговаривал, он всегда громко разговаривает, наверное, потому что целый день сидит в классе с идиотами и дебилами.

Род смотрит на ее губы, на запаршивевшие коленки. Думает о ее липких поцелуях и как ее рука случайно его коснулась — может быть, случайно. Он хочет ее полапать, залезть ей под блузку, под юбку, в трусики. Ляжка наполовину вылезла из-под истрепанной клетчатой юбки. Род спрашивает, нравится ли ей жвачка, и Пэтси кивает, жует. Род ей не сказал, что чуть не попался, когда воровал жвачку у нового кондитера, жида, крысы этой. Пэтси надувает губки, говорит, она думала, что он, может, купит ей другой волчок или йо-йо Дункана, или, может, новых шариков, разноцветных таких. Она говорит, что не пошла бы с ним в парк, в кусты из-за какой-то жвачки. Род отвечает, что в следующий раз принесет что-нибудь правда классное, а Пэтси говорит, никакого следующего раза не будет, она боится до смерти, совсем чокнулась, наверное, если сюда пошла. Род смеется, говорит, что готов поспорить, Пэтси визжит, как резаная, когда ее отец слегка по заднице шлепает. Она бы видела, чем из него бабуля дерьмо выбивает. Пэтси кривится: говорить все время грязные слова — это грех. Род не обращает внимания, рассказывает, что привык к порке, ему теперь наплевать, хотя он здорово боялся, когда мелкий был. Род смотрит на ее маленькую грудь и прибавляет, что знает волшебное слово, скажешь — и ничего, совершенно ничего тебе не страшно. Он откидывается на локти, в тень, смотрит Пэтси под юбку.

Пэтси спрашивает, о чем это он. Спрашивает, что за волшебное слово, говорит, что волшебных слов не бывает, спрашивает, какое слово. Член Рода в боевой готовности, Род гадает, что сделает Пэтси, если он сейчас возьмет и вывалит член из штанов. Он улыбается, старательно прикрывая отвратительные зубы верхней губой. Говорит, это особенное слово, оно кого угодно от боли защитит, человек ничего не почувствует, ни порки, ни пощечин, ничего, богом клянусь. Например, говорит Род, Пэтсин отец спустит с нее штаны, отшлепает по голой заднице рукой, ремнем или щеткой, а она ничего не почувствует. Рода бросает в краску при мысли о голой Пэт-синой попе, о трусиках, спущенных до колен. О, господи, Пэтси, Иисусе, Пэтси, шлюшка.