Известный Алексеев. Т. 6. Избранные стихотворения

Хорошо ли поплавал?

Счастливчик

Плавая

у подножия величавых скал

и глядя снизу

на тела пролетающих чаек,

трудно удержаться от соблазна

и не вообразить себя

чуть-чуть счастливым.

    Я и не удержался.

Потом я осмелел

и даже вообразил себя

вполне счастливым.

    Мне это удалось.

А после я совсем обнаглел

и попытался представить себе,

что я безмерно,

    безумно,

    безоглядно счастлив.

И у меня это тоже

получилось неплохо.

Ошеломляюще,

оглушающе,

обезоруживающе счастливый,

долго я плавал около скал,

и чайки,

завидя меня,

вскрикивали от изумления.

Морские заботы

У моря

свои заботы.

Морю надо биться о скалы,

веками надо биться о скалы,

окатывая их белой пеной,

подтачивая их.

Морю надо качать корабли,

усердно, подолгу качать корабли,

накреняя их то влево, то вправо,

вздымая то нос, то корму.

Море должно шуметь и сердиться,

и брызгаться, и развлекать ребятишек,

выбрасывая на мокрую гальку

зазевавшихся крабов.

Мне бы, признаться,

морские заботы!

Уж я бы тогда

    побился о скалы!

Уж я бы тогда

    покачал корабли!

Уж я бы тогда

    швырял на камни

огромных кальмаров

и осьминогов,

а также остатки старинных

    галер,

    каравелл,

    галеонов,

    фрегатов

    и бригов!

А крабы —

эка невидаль!

Внезапное утро

Ходили слухи,

что утро придет

рано или поздно,

    но я не верил.

Когдо оно пришло,

я растерялся —

утро застало меня

    врасплох.

Я стоял перед ним и молчал,

а оно разглядывало меня

с любопытством.

– Что ты делал всю ночь? —

поинтересовалось оно,

    и я покраснел, как рак.

– Неужто ты спал! —

вскричало утро,

    и я побелел, как полотно.

– А что тебе снилось? —

спросило утро,

    и я ответил чистосердечно:

– Мне снился вечер,

теплый летний вечер,

после дождя.

Белые джунгли

Мороз изобразил на окне

дремучие белые джунгли.

В них раздавались трели

    диковинных белых птиц.

По ним разносился запах

    редкостных белых цветов.

Из них неожиданно вылез

    большущий белый тигр

    и от души поздравил меня

    с Новым годом.

Я накормил его ветчиной,

он и ушел,

мурлыча.

Совсем белый тигр,

только нос розовый.

«И вдруг…»

И вдруг —

о чудо! —

вдруг она возникла

со мною рядом

на скамейке под каштаном

в потертых джинсах,

в желтой безрукавке,

с руками тонкими,

с огромными глазами,

в которых отражались кипарисы

и небо блеклое

(неяркий был денек).

– Откуда вы? —

воскликнул я в смятенье. —

Откуда вы?

Уму непостижимо!

Она ответила:

– Оттуда же, поверьте,

откуда я и раньше возникала, —

из той манящей бесконечной перспективы,

которую вы любите,

я знаю,

чуть больше, чем меня,

но я не злюсь —

любите ради бога

бесконечность!

И я,

склонясь,

поцеловал ей руку

на старой облупившейся скамейке

под величавым царственным каштаном,

глядевшим сверху

на нее и на меня

с улыбкой доброй

и немного снисходительной.

– Я тороплюсь, – она сказала

и исчезла.

– Куда же вы? —

я закричал ей вслед.

Издалека донесся ее голос:

– Туда же,

все туда же,

в перспективу,

которую вы любите

так страстно!

– Какое дивное созданье! —

произнес

поблизости стоявший кипарис,

не проронивший за три года

ни словечка.

Сцилла и Харибда

Я спросил море:

– Сколько тебе лет?

– Не помню, —

    ответило оно.

– А ты помнишь Одиссея, —

спросил я, —

того хитрого парня,

который так ловко проскочил

между Сциллой и Харибдой?

– Конечно помню! —

    сказало море. —

    Парень был хоть куда!

– Тогда запомни меня, пожалуйста, —

попросил я, —

и вспомни обо мне

    лет через сто,

а после еще раз —

    через пятьсот,

а потом еще разик —

    через тысячу,

что тебе стоит!

– Так и быть, запомню, —

    сказало море, —

    даю слово,

    хотя ты и не Одиссей.

Я ужасно обрадовался.

– Море не забудет меня! —

    кричал я небесам.

– Море не забудет меня! —

    кричал я скалам.

– Море не забудет меня! —

    кричал я в уши кипарисам.

– Эй вы, все! —

    орал я во все горло. —

Море тысячу лет будет помнить меня,

оно дало слово!

– Ему здорово повезло! —

    сказали небеса.

– Он станет вторым Одиссеем! —

    сказали кипарисы.

– Пусть проскочит между Сциллой и

            Харибдой, —

    сказали скалы, —

тогда поглядим.

Осенние стихи

1. Редкое имя

Явилась,

такая яркая,

рыжеволосая,

вся в желтом,

    красном

    и оранжевом,

и веет от нее

прохладой.

– Как зовут тебя? —

    спрашивают ее.

– Осень! – отвечает.

– Осень! —

    и улыбается торжествующе.

– Имя-то какое грустное! —

    говорят.

– Имя-то какое редкое! —

    говорят.

– Имя-то какое славное! —

    говорят.

– Осень!

2. Креманчули

Осень как осень.

Свободные кошки

ночью выходят во двор на прогулку.

Дождик идет.

Далеко на Кавказе

гордые горцы поют креманчули.

А у соседей ребенок родился.

    Что же?

    Пойти и взглянуть на младенца?

    Или не надо?

В уютном подъезде

рослый подросток бренчит на гитаре.

Дождик шумит.

И красавцы грузины

там, на Кавказе,

поют креманчули.

А у соседей старик умирает.

    Что же —

    пошел уж девятый десяток.

    Пожил – и хватит,

    и больше не надо.

Осень как осень —

ребенок родился,

дождь моросит

и старик умирает.

    Здорово все же

    поют эти горцы

    там, на Кавказе,

    свои креманчули.

3. Осенние деревья

Рябина красная,

красивая рябина,

все пристает ко мне

с осенними вопрсами

о заморозках первых,

о дроздах,

и о дождях, усердно моросящих.

    (Она настырна

    и по-женски любопытна).

Осенний тополь

рассуждает очень здраво

о том,

что лето-де прекрасно,

но зима

не менее, чем лето, благотворна

    (он любит осенью

    слегка пофилософствовать).

Осина мне лепечет,

как дитя,

невразумительно,