ДА:
Я не исключаю этой возможности, но давайте начнем с того, что зафиксируем, что я на самом деле говорил. Первый из трех сценариев, помещенных мною в конце «Долгого двадцатого века», допускал возникновение мировой империи, контролируемой не одними США, но США совместно с их европейскими союзниками. Я никогда не считал, что США настолько безрассудны, чтобы пытаться осуществить проект Нового американского столетия в одиночку — эта идея была слишком безумна, чтобы ее обсуждать, и, конечно, сразу же отброшена. В данный момент многие представители американской дипломатической элиты стремятся восстановить отношения с Европой, подпорченные в результате односторонних действий администрации Буша. Поэтому указанный сценарий все еще возможен, хотя вероятен куда меньше, чем ранее. Далее. Общество мирового рынка и усиление роли Китая в глобальной экономике не исключают друг друга. Если вы обратите внимание на историю отношений Китая со своими соседями, то увидите, что они опирались преимущественно на торговлю и экономический обмен, но не на военную силу; и на данный момент имеет место та же ситуация. Люди часто не понимают этого обстоятельства: они считают, что я изображаю Китай как страну, которая миролюбивей или лучше Запада, однако указанная ситуация связана не с этим. Она связана с уже обсуждавшимися нами проблемами управления такой страной, как Китай. В Китае существует традиция восстаний, с которой никогда не сталкивалась никакая другая страна сходных размеров и плотности населения. Кроме того, правители Китая весьма чувствительны к возможности нового вторжения со стороны моря, иначе говоря, к угрозе со стороны США. Как я указывал в 10 главе «Адама Смита В Пекине», у США имеется несколько планов в отношении Китая, ни один из которых не является обнадеживающим для Пекина. Кроме плана Киссинджера, допускающего сотрудничество, остальные предполагают вовлечение Китая либо в новую холодную войну, либо в войны с соседями, при том что США отводится роль «счастливого третьего». Если Китай вырастет — а я полагаю, что так и будет — в новый центр глобальной экономики, его роль будет полностью отлична от роли предшествующих гегемонов. Не только в силу культурных контрастов, укорененных в историко-географических различиях, но, прежде всего, потому, что иная история и география Восточной Азии будет иметь влияние на новые структуры глобальной экономики. Если Китай идет к гегемонии, то он идет к гегемонии весьма отличной от предшествующих. Так, например, военная сила будет иметь меньшее значение, чем культурная и экономическая — особенно экономическая. Китай будет разыгрывать экономическую карту куда активнее, нежели США, Британия и Голландия.ДХ: Предвидите ли вы возникновение большего единства в Восточной Азии? Так, например, говорят о создании азиатского подобия МВФ, введении единой валюты — видите ли вы Китай скорее в качестве центра восточноазиатской гегемонии, нежели одиночным игроком? И если да, то как это согласуется с ростом национализма в Южной Корее, Японии и самом Китае?
ДА:
В отношении Восточной Азии наиболее интересным является вопрос о том, как, в конце концов, экономика детерминирует политику одной страны по отношению к другой вопреки местным национализмам. Эти национализмы глубоко укоренились, но они связаны с историческим фактом, о котором часто забывают на Западе: Корея, Китай, Япония, Таиланд, Камбоджа были национальными государствами задолго до появления первого национального государства в Европе. Все эти государства имеют историю национальных взаимоотношений друг с другом в рамках, прежде всего, экономики. Время от времени случались войны, и отношение вьетнамцев к Китаю или корейцев к Японии в значительной степени обусловлено памятью об этих войнах. Однако, как представляется, экономика доминирует.Поразительно, но рост национализма в Японии в период правления Коэдзуми быстро сошел на нет, когда стало ясно, что японский бизнес заинтересован в сотрудничестве с китайским. В Китае также были значительные антияпонские выступления, но затем они прекратились. Общая картина ситуации в Восточной Азии такова: там имеются стойкие националистические настроения, но они подавляются экономическими интересами.
ДХ: Нынешний кризис мировой финансовой системы выглядит как самое эффектное подтверждение ваших неизменных теоретических прогнозов, которое только можно вообразить. Есть ли у кризиса такие аспекты, которые стали для вас неожиданностью?