Изыди (СИ)

Я не женат, у меня нет детей, но есть "Harley Davidson Fat Boy"16 2012 года, никелированный толстяк-красавец. Он замыкает на себе все мои отцовские заботы. Я мотаюсь на нём по судебным учреждениям, тем самым привлекая внимание к своей персоне. Я снимаю офис в недавно построенном деловом центре высотою в двадцать пять этажей. Мой офис расположен на самом последнем, но чтобы добраться до него, нужно пройти мимо разных крупных и известных фирм, одни названия которых уже вселяют уверенность во всех, кто поднимается ко мне. Известные фирмы, рядом с которыми я обосновался, выполняют роль кормильцев-доноров ― это помогает притягивать клиентов. Видя, где обосновался их адвокат, они понимают, что выбрали правильного, с серьёзной заявкой на успех.

Адвокаты, как грибы-паразиты, должны быть ярче своих доноров. Однако заявленные амбиции надо оправдывать, и я стараюсь. Потому мои жалобы, как булыжник пролетариата, как каски шахтеров, стали мощным средством борьбы с поползновениями на всё, что олицетворяло справедливость, средством единственным (как мне казалось). И ерунда, что не все жалобы достигали цели. Хотя, может быть, поэтому дьявол до сих пор не победил, и KOT V SAPOGAH, он же Витька Ромашко, может быть спокоен.

Постепенно жалобы у меня стали превращаться в гневные агитки или призывы к возрождению забытой (а может, умершей?) справедливости родного правосудия. От права без правды меня тошнит так же, как от марганцовки. Материнская грудь без молока, с оттянутыми сосцами от отчаянного желания вкусить ― так мне сегодня представляется дело, которым я занимаюсь. А тут ещё Витька Ромашко со своими сравнениями... Я заметил, что автоматически скатываюсь, сам того не желая, к ходатайствам-памфлетам, заявлениям вроде "За что боролись?" и "Произволу нет!" Это ерунда, причём полная, решил я и стал думать, во что бы трансформировать неожиданно появившуюся тягу к писательскому делу. Я начал писать рассказы. Появились и фельетоны.

Однако, интересный жанр эти фельетоны тире жалобы на злобу дня! Один из таких я напечатал в симпатичном журнальчике, издававшемся энтузиастами на непонятно откуда бравшиеся деньги. Эти энтузиасты были "пенсионерами из органов" ― так я их называл. Журнал рассылался первым лицам этих самых органов. Ничего был журнал, приличный, протянул свои щупальца даже за пределы родного края. Мне отвели в нём страничку для консультаций, которую я превратил в литературную, быстро сообразив, какая возможность представилась. Фельетон стал первой публикацией в этом журнале. Своё творение я посвятил ретивости оперативных работников, перепутавших закон с кистенем. Написал про то, как опера из главка пытались "сожрать" моего клиента. И зубы наточены, и вилки постукивают по столу от нетерпения, а соус приготовлен такой, что аромат разносится далеко и шибает в нос.

Как обычно, номер с фельетоном лёг на стол руководству того самого главка, опера которого приготовились "отобедать" моим подопечным. Клиент был очень уязвим ввиду специфики работы, а у оперов давно не было громких уголовных дел. Отрыжка от фельетона не заставила себя долго ждать. Через неделю мне позвонил президент нашей адвокатской палаты и со смехом спросил меня, почему это вдруг я из адвокатов переквалифицировался в журналисты. Дело в том, сказал президент, что накануне к нему пришли бывшие его коллеги из органов ― замруководителя главка и подчиненный ему опер. Они потребовали привлечь писаку-адвоката к строгой ответственности вплоть до лишения статуса и исключения из адвокатского сообщества. Я давно слышал про великую силу искусства, но истинный смысл понял только сейчас. В истории с моим клиентом я изменил всё ― город, фамилии, время, ― но не фабулу дела. Жалобщики безошибочно узнали в главных героях фельетона себя.

Я спросил, что меня ожидает, и услышал в ответ, что одно из двух: или расцвет писательской карьеры, или кончина карьеры адвоката. Как и Жюль Верн, наш руководитель тоже придерживался мнения, что рано или поздно мне придётся выбрать: либо быть хорошим адвокатом, но плохим писателем, либо хорошим писателем, но плохим адвокатом. Подумав, я сказал, что принципиальных возражений против сей трансформации не имею. Если фантаст был прав, то мой выбор не будет трудным: плохого адвоката я с удовольствием заменю на хорошего писателя. Мои рекомендации коллегам: фельетоны есть отличная альтернатива нудным жалобам-протестам и ходатайствам, на которые уже никто не обращает внимания.

А ведь было в истории Родины такое. Однажды литературные критики отметили печальный факт: писатели пописывают, читатели почитывают, а где, мол, глагол, прожигающий сердца и души? Если жалобы уже не действуют на судейских, может, стоит внести изменения в действующий Уголовно-процессуальный кодекс РФ, и в адвокатском "жалобном" творчестве фельетоны займут своё достойное место?