Junior (СИ)

Он поднимается, оставив чашку на милость магии домовика. Злость — вытренированная, ледяная — вскипает внутри, заставляя кончики пальцев покалывать от готовой вырваться наружу магии. Он младше Регулуса на полгода, Регу семнадцать и Барти семнадцать, только Рег так и остался мальчишкой, мечтающим о Темной Метке и древней славе чистокровных родов, а Барти…

— Круциатус, — Барти криво ухмыляется, — невозможно спутать ни с чем другим. Люди не кричат от Круциатуса — хрипят, воют, как звери. Голоса под Круцио на человеческие непохожи. Очнись, Рег! Отец велел мне присутствовать на допросе, едва мне исполнилось семнадцать! Не нравится среди Пожирателей смерти — иди, поработай в его отделе! Что ты делал эти полгода? На какие операции тебя отправляли? Или лорд пожалел тебя, оставил размышлять о высоком в родовом гнездышке, чтобы ты не запачкал руки?

Регулус вздрагивает, словно от резкой пощечины; сжимает ладонь на древке палочки, едва сдерживаясь от того, чтобы не ответить так, как его учили отвечать на оскорбления — боевым заклятием. Барти ядовито ухмыляется и допивает чай одним глотком; времена, когда они соревновались на факультете за право быть первым из первых и лучшим из лучших, уже прошли. Фамилии Домов больше ничего не значат, Метка уравняла их всех. Выбирать слова больше не нужно.

Рабастан сказал ему то же самое, вдруг думает Барти. Рабастан был здесь. Слышал всё это. И сказал Регулусу то же самое.

Барти глубоко и беззвучно вдыхает. За окном гостиной, на площади Гриммо, лондонская ночь непроглядно-черна — как все их последние несколько лет.

— Еще что-нибудь, Рег? Или я могу потратить оставшиеся четыре часа на отдых?

— Ты мог отказаться, — вдруг говорит Регулус. Его голос кажется непривычно отстраненным и оттого чужим. — Когда твой отец велел тебе присутствовать на допросе, ты мог отказаться. Но ты этого не сделал. Держу пари, ты даже предложил лично провести допрос, и, возможно, он даже согласился… возможно, ты блестяще его провел, вы добились показаний, отчет был безупречен, даже самые дотошные бюрократы не нашли бы, к чему придраться. — Он хмыкает с неясной злой горечью. — Крауч-старший, кровавый палач Министерства. И Крауч-младший, который станет еще страшнее него.

Значит, разговор закончен. Барти призывает невербальным Акцио свой плащ с нижнего этажа; как и самого Регулуса, его сдерживают незыблемые правила вежливости, которым обязан подчиняться как хозяин, так и гость. В ином случае он бы не оставил подобное без ответа.

Регулус следит, как он застегивает плащ, мимоходом обновляя чары, поддерживающие одежду в идеальном состоянии при любой погоде. Гордый, как все Блэки; извинений от него можно не ждать, и Барти не собирается совершать эту ошибку. Он привычно сплетает аппарационные чары, но удерживает их за миг до активации.

— От некоторых магических контрактов нельзя отказаться, Рег, — спокойно напоминает он, коротко указав взглядом на левую руку друга. — Увидимся.

— Увидимся, — эхом повторяет Регулус.

Аппарация размывает звук его голоса, но проходит безупречно, как и всегда.

***

Поздняя английская осень неотличима от английской зимы и ранней английской весны. Барти не помнит, которое число на календаре. С Маховиком времени все дни сливаются воедино, а бланки Министерства зачарованы — на каждом из них уже проставлена дата.

Письмо в его руках датировано декабрем семьдесят девятого года. На обороте стоит фамильная печать Блэков, еще хранящая остаточную защитную магию; Барти узнает почерк — это почерк Вальбурги Блэк.

Вальбурга Блэк спрашивает, где ее сын.

Барти поднимает глаза на человека, вручившего ему вскрытое письмо.

— Я не знаю, где Регулус, милорд. Если он не отвечает на вызов Метки, возможно ли аппарировать к нему?

Левая рука отзывается едва ощутимым горячим жжением.

— Метка — пожизненный контракт, — бесстрастно напоминает Темный лорд, — и Регулус Блэк больше им не связан.

Регулус мертв?

Воздух комнаты, пахнущий пергаментом и чернилами, складывается в невидимое лезвие и входит ему под дых. Регулус Блэк, лучший ловец Слизерина, девять лет вытерпевший его в роли друга Рег, мертв?

Барти заставляет себя вдохнуть неподвижную, обледеневшую тишину.

— Его Метка мертва, — повторяет Темный лорд. Он легилимент, ему не нужно отвечать словами; Барти уже не пытается закрыться окклюменцией в моменты их встреч. — Отследить ее теперь невозможно.

Разум Барти оживает от холодного оцепенения и начинает работать в два раза быстрее обычного. Регулус мертв; мертвецы не оживают; этого не исправить. У него будет время для скорби. Потом. Потом.

Сейчас он должен сосредоточиться. Как они это допустили?

— Как он умер? — глухо спрашивает Барти. Лорд в ответ смотрит на него пристально и остро.

Как они это допустили?