К другим берегам (СИ)

Такси прибыло вовремя. Раннее зимнее утро было туманным, тихим. Сонным светом в соседних домах горели редкие окна, за которыми, пробудившиеся от сна люди, вяло собирались на работы. Сквозь сырой туман виднелся дикий, зеленовато-мутный зрачок луны. П. удобно устроился в автомобиле. Было приятно, не думая ни о чем, рассеянно глядеть, как бледно-желтый свет автомобильных фар, путался в слоистом, плотном тумане. Ощущая непривычную, в столь ранний час, сытую наполненность желудка и легкое возбуждение от предстоящей поездки, П. захотелось курить. Он спросил у водителя, тот - кивнул, не желая говорить слов. Пуская сигаретный дым в приоткрытое стекло, П. размышлял о том, как будет он отдыхать и веселиться. Правда, тут П. припомнил, что едет не только за весельем... он взглянул на водителя, на его простое лицо, на большие, узловатые кисти рук, охватившие матово-черное колесо руля, подумал: Поймет этот человек мои сомнения или они покажутся ему непонятными, вздорными, пустыми?

Водитель, почувствовав на себе внимание, понял это внимание по-своему. Зевнув, показывая крупные, с желтым налетом табачного дыма, испорченные зубы, с тускло взблеснувшим, металлическим протезом в нижнем ряду, сказал скриплым голосом: Не волнуйтесь - вовремя будем. Опоздать мы не можем!

"Не поймет!", - решил П., напружив мышцы спины, похрустывая хрящиками позвоночника и, удобно завернувшись в пальто, стал глядеть на грязно-серый рассвет...

Поезд подали вовремя. П. занял свое место. Пахло особенным запахом поездов, который нельзя перепутать ни с каким иным запахом. Вагон сдернулся с места, ляскнул железом. П. увидел в грязное стекло, обрамленное заутюженными до блеска, сероватыми шторками, как платформа и все, что было на ней, ушло назад, а вагон двинулся, набирая скорость, и выстукивая колесами о нескончаемые стыки пружинящих рельсов.

В поезде, если нет кампании, время тянется невыносимо. П. попробовал читать, но, скоро оставив чтение, стал глядеть в окно, где никак не могло перемениться пространство степи: голое, пустынное до горизонта, с отдельными островками деревьев; иногда мелькали озерца с оловянной водой и грязные, пустые полустанки. От однообразного, глупого перестука колес никак нельзя было сосредоточиться на какой-нибудь мысли, точно кто-то, все время дергая тебя за рукав, заглядывал в лицо и бестолково повторял: "Чего задумался? чего? чего?"

Переодевшись в свободную одежду, и устроив постель, П. вышел в коридор вагона, чтобы там, стоя на ковровой дорожке, наблюдать через оконное стекло такие же скучные виды окрестностей, как и в окне его купе. Проезжали деревушку с грязными, одноэтажными, деревянными домами, огороженными мокрыми покосившимися заборами. У железнодорожной насыпи хмуро глядела вдаль тощая корова, вяло обмахивая хвостом впалые бока, поросшие клоками бурого меха. Кривой улочкой, блестящей от утоптанной, маслянистого вида глины, мимо коричневых луж, осторожно пробиралась по склизкому пути какая-то баба; из тех, что можно встретить только на Руси: вся замотанная платками, в грязном, негнущемся ватнике, сапогах и с кошелкой в руках - сразу и не разобрать женщина это или мужчина. Точно уж, что не ум, а какое-то припрятанное чувство подскажет: Да женщина это, женщина. Баба! Этот странный гибрид вдруг остановился и, держась за забор, чтобы не соскользнуться, высморкался из-под ладони, наклоняясь на сторону, чтобы не забрызгать засаленного ватника, и, по-мужски, стряхнул рукой. П. стало противно от этого вида. Он возвратился в купе.

Неужели они не замечают какой ужасной жизнью живут? А ведь это самая настоящая Россия середка ее. Таких деревушек сотни тысячи а сколько таких баб? Ей верно лет около пятидесяти а кажется что все сто а то и больше точно ведьме в Макбете. Что я несу? Она о Шекспире о Толстом не слыхала ничего к чему ей они?! Родилась в деревеньке этой тут замуж вышла. Всю жизнь трудилась в земле оттого изогнулась так. Детей рожала муж водку пил пьяным мутузил ее дети выросли разъехались муж умер. Теперь одна в целом свете. Знает ли она что жизнь ее ужасна? Скорей всего нет ей не нужно то чем я занимаюсь ни радости мои ни печали ни мои заботы одно у неё осталась дожить жизнь. Я и баба эта два мира разных мира которые не знают не хотят знать друг друга. Когда повстречаются наши дороги глядим изумленно вот ведь чудное случается на свете! Затем расходимся по сторонам тут же забывая один о другом. Делаем что привыкли делать а если и припомним друг друга то с усмешкой немного даже жалея...

В таком состоянии мыслей П. провел время до рано опустившихся сумерек, немного покушал, да и стал укладываться - во сне дорожка-то быстрее бежит...