Хотѣлъ было, моя дорогая, милая мама, начать письмо стихомъ Кольцова — да видно не приходится: В самомъ дѣлѣ есть здѣсь и солнышко (да еще какое — так и пахнет весной!) и мѣсяцъ (да еще какой: въ нашихъ краяхъ такой рѣдко и бываетъ,—ясный да блѣдный — точно серебро полированное!), а все какъ то не то — и солнце и мѣсяцъ не радуют: не наши они, а какiе то чужiе. Дни тянутся страшно! Ждешь не дождешься срока, хотя и оcталось-то всего 22 дня. Воображаю, какъ было бы тяжело ожидать срока, если бы я былъ здоров. А то вѣдь я еще калѣка: еле хожу на костылях. Должно быть прекурьезное зрѣлище представляю я, движущiйся на 4-хъ ногахъ — я, который вообще не любилъ двигаться медленно! Къ счастью, послѣ тифа, мои нервы маленько поустроились. Кажется самый характеръ перемѣнился: — появилась какая то (никак не ожидаемая) флегма — я даже нѣсколько пополнѣлъ, какъ выразился докторъ, а, попросту сказавши, разжирѣлъ какъ никогда не былъ на волѣ. Само собою понятно, полагаю, что ожирездесье есть следствie сравнительно спокойного хостоянiя духа: сначала, по причинѣ болѣзни и слабости, какъ то ни о чем не думалось, а потомъ будто вошло въ привычку. А впрочемъ, такое философское состоянiе (лучше сказать, состоянiе годованнаго кабана) оказалось крайнѣ не прочным. — Недавно получилъ я отвѣть на свое прошенiе, въ которомъ мнѣ объявляютъ, что я могу выбрать мѣсто жительства по желаннiю и что могу ѣхать въ это выбранное мѣсто на свой счет по проходному свидѣтельству. Известiе крайнѣ радостное, ибо, въ противномъ случаѣ я рисковалъ остаться въ больницѣ послѣ срока, просто по причинѣ болѣзни. Все это хорошо. Но вот, когда
[340]
пришлось выбирать, соображать да смѣкать — тутъ-то старая натура моя и проявилась: Разволновался — бѣда! Предполагалось ѣхать в Ромны, но Галя моя въ Пензѣ и пишетъ, что управится со своими экзаменами только к Iюлю. По этой причинѣ она зоветъ меня въ Пензу. Если къ этому (не особенно важному) соображенiю прибавить то, что въ случаѣ очень вѣроятнаго (этотъ вопросъ еще не выясненъ окончательно) прикрѣпленiя къ разъ выбранному мѣсту жительства, мнѣ рѣшительно нечего будете дѣлать въ Ромнахъ, такъ станетъ вполнѣ понятнымъ мое затрудненiе и волненiе. — Такъ я до сихъ поръ и не рѣшилъ еще куда поѣду. Во всякомъ случаѣ — до скорого свиданiя. Трудно предположить, чтобы мнѣ не удалось повидать тебя, хотя бы и не въ Ромнах. Ну, прощай. Крѣпко цѣлую тебя, моя голубка.
Р. S. Всѣ вѣроятiя за то, что быть мнѣ въ Ромнахъ, а впрочем — это скоро увидим. — Будь молодцемъ!
Адресъ Гальки: Пенза, Казанская улица, домъ Сѣдова, квартира Лапина.
№ 6.
Пишу тебѣ, моя дорогая Мася, хотя отъ всей души желаю, чтобы это письмо не застало тебя въ Ромнахъ. Да и писать то, правду сказать нечего. Царевъ, это — такое мѣсто Богоспасаемое, лучше котораго кажется уже не бываете. Начать съ того, что и добраться до него было не легко. Когда я прибылъ въ Царицынъ — оказалось, что путь, о которомъ я тебѣ писалъ (па пароходѣ до Булгакова Затона), не существуетъ частью потому что пароходы туда не ходятъ, частью же потому, что разливъ воды не спалъ еще, и мѣстами совсѣмъ нельзя ѣхать на лошадяхъ. Когда я началъ спрашивать о томъ, какъ мнѣ пробраться въ Царевъ— мнѣ предложили по крайности 10 маршрутовъ, такъ какъ настоящаго, общепризнаннаго пути не существуетъ въ это время года. Не знаю, по сколько удачно выбралъ я одинъ
[341]