К двадцатипятилетию первого съезда партии

В № 44 «Правды», за 27 февраля 1923 года, в 10-м тезисе (25 лет Р. К. П.) напечатано: «Часть группы «Рабочее Знамя» имела намерение в 1898 голу выделиться в особую социал-демократическую партию в противовес тем с.-д. организациям, которые были заражены экономизмом» (столбец 6-й).

Не имела «намерения выделиться», а выделилась, образовав партию. Точного названия сейчас не припомню, кажется: русская с.-д. партия. Но самое важное это речь о противовесе «экономизму». Поскольку речь идет о времени, чрезвычайно близком к дням 1-го съезда, мне это кажется весьма сомнительным. Исправлять прошлое — дело безнадежное. Мотивы же этой организации, ее цели выяснены выше.

Касаясь еще формальных связей групп-участниц съезда, нужно напомнить, что по первому предполагавшемуся уставу съезда (о котором у меня сохранились указания в моей статье в «Прол. Рев.», № 1) предполагалось иметь по два представителя от каждой организации: одного рабочего и другого интеллигента.

Такая формула демократического представительства диктовалась молодостью некоторых организаций, привлечь которые мы желали. И вне конспирации это, конечно, было бы возможно

[37]

осуществить. Даже и при конспирации, но при условии съезда за границей. Интересно, что следы этого первого устава сказались на выборах рабочих групп.В записках Люльева, Поляка, Виленского, Линовецкой-Даргольц и Даргольца имеются вполне соответствующие истине указания на этот счет.

Но благо революции — высший закон для революционера. И посему демократизм пришлось похерить.

Даже если бы нас было на съезде и меньше, не девять, а только шесть, напр., соответственно числу организаций, то и тогда мы бы имели право говорить от имени пролетариата всей России.

Морально мы представляли весь пролетариат как дерущийся на войне авангард делает дело всей армии. А ведь это и есть право, вернее — обязанность для авангарда пролетариата осуществлять его диктатуру. Когда-то и меньшевики как будто это понимали. Только Октябрьская революция вывихнула им мозги, когда им, как пассажиру спросонья, на заре подъезжающему к станции назначения, начинает казаться, что поезд идет в обратном направлении. Но вернемся к теме.

Устами съезда говорил не только пролетариат, а вся революционная Россия.

Вот почему мысль, высказанная на съезде, чтобы в манифесте было сделано указание на наследование знамени борьбы с самодержавием от «Народной Воли», была для нашей партии полезна. Кто думает иначе — плохой диалектик: он отражает предыдущую ступень развития, когда шла борьба между марксизмом и народничеством, и народничество еще было живой силой, которую нужно было бить. Для съезда это была превзойденная ступень. Мы просто вступили во владение имуществом побежденного. Для нас противник уже не существовал. Оставалась священная реликвия, омытое кровью во многих боях славное знамя, которым мы завладели по праву победителя. И будучи добрыми революционерами, все, до собственной шкуры (по образцу Жишки), желающие использовать для дела революции, мы ставили этот трофей в наш храм, желая всеми способами привлечь в него наибольшее количество молящихся. А указание на преемственность от «Народной Воли» могло содействовать как притягательная

[38]

сила для тех, которые пришли к марксизму, предварительно пройдя через народничество. Если такому большому пароходу, как тот, на котором прибыл в партию т. Ольминский, показалось удобным или приятным причалить именно к этому месту манифеста, то тем больше притягивало это место более мелкие суда. Т. Ольминский пишет: «Этот день настал (назвать себя соц.-дем. Б. Э.) по прибытии в Сибирь, когда удалось прочесть манифест первого съезда об образовании Рос. Соц.-Дем. Рабочей Партии. В нем, между прочим, было сказано: «ставя главнейшей из ближайших задач партии в ее целом завоевание политической свободы, социал-демократия идет к цели, ясно намеченной еще славными деятелями старой «Народной Воли>. Но средства и пути, которые выбирает соц.-демократия, иные» (сборник «От Благоева», стр. 78). Плохо понятая мысль была в манифесте еще хуже выряжена.