К двадцатипятилетию первого съезда партии

водов. Воспитанные на литературе группы «Освобождения труда», мы в своей работе ставили необходимость борьбы рабочих за политическую свободу, за борьбу с своим классовым врагом.

Одновременно с существованием нашего основного кружка, куда входили после первого провала Б. Гринштейн, Нудель-ман[60], Ц. Липовецкая, О. Левинская, К. Душман, М. Вернер, Яков Финкельштейн, Рудавский ст., Баткин, я и еще некоторые. Существовали и некоторые другие разрозненные кружки интеллигентов, с которыми мы имели персональную связь. Так я помню кружок Розенблюма, Винокура, семьи Корнблюмов, выпустивших до ареста гектографированный листок о 1-м мае. Этот листок, написан напечатан и распространен И. Корнблюмом (член Р.К.П.). К 1896 г. у нас уже существовали следующие рабочие кружки, с которыми каждый из нас вел кружковую пропагандистскую работу: кружок сапожников, во главе котораго был В. Корф; арестованный 10 марта по делу нашему, кружок кошелечников, переплетчиков, заготовщиков, 2 кружка портных и белошвеек, кружок фабрики Вальтуха—Баткин, кружки молодых трудников.

Ведя свою работу преимущественно среди ремесленников, мы работой своей недовольны; у нас назревает необходимость перехода на фабрику, а также организации и создания связей с революционными организациями других городов.

Командировка членов группы в другие города.

Члены нашей группы постепенно поступают работать на заводы и фабрики, где близко соприкасаются с заводской массой и видят воочию какую благодарную почву представляет эта настоящая пролетарская масса для революционной работы. Вместе с тем чувствуем свою оторванность, в отсутствии связей с другими городами. Решаем расширить свою базу работы как в Одессе, так и в других городах юга, путем создания где их нет, социал-демократических групп

[104]

и их объединения в одну общую. Для этой цели командируем. Гринштейна в Николаев и Кременчуг, Нудельман в Екатеринослав, меня в Елисаветград. Каждый из нас наделяется литературой и определенными заданиями. Вскоре посылается Фрида Липовецкая с литературой для передачи в Екатеринослав Нудельману.

Приезд в Елисаветград и мой второй арест.

Скрывшись из под надзора полиции, я, приехав в Елисаветград, поступаю столяром на мельницу. В городе работают на полном ходу заводы земледельческих орудий и машин Яскульских, Эльворти, несколько мельниц и ряд фабрик. Социал-демократических организаций никаких не было. Были осколки кружков библейского братства — отрывки толстовцев. Завязав сношения с рабочими — столяром Л. Каменецким[61]), его сестрой портнихой Маней, чертежником завода Яскульских соучеником по училищу Лешинским[62] и другими. Нам удалось создать маленькую группу, которая постепенно расширялась и во время общего южно-русского провала 10 марта также пострадала. Все арестованные были свезены в Одессу.

Работать долго в Елисаветграде мне не удалось. Жандармы разнюхали через известного провокатора Гандлера (о нем ниже), будущего члена нашей группы, с которым мы уже имели сношения, о моем пребывании в Елисаветграде. Жандармы явились ко мне ночью. Я до того был утомлен от тяжелой физической работы от строгания с руки дуба, что совершенно не слышал ни стуков, ни того, что они сломали дверь. Окруживши меня спящего, они долго толкали меня. Открыв глаза, я был поражен огромной сворой жандармов и полицейских. Меня арестовали по телеграфному распоряжению одесской жандармерии, с предписанием немедленной доставки в Одессу. Просидев некоторое

[105]

время в Елисаветградской тюрьме, я был направлен этапным порядком в Одессу. Проходя через славившуюся тогда в среде арестованных балтскую тюрьму, мне впервые воочию пришлось почувствовать, и очень остро, полнейшее унижение всякого человеческого достоинства со стороны начальства, начиная с заикающегося верзилы Елигаветградского помпадура, полицеймейстера Добровольского, злобно разбрасывающего свою слюну от бешенства, не представлявшего себе, как это я жид «осмелился приехать в его город бунтовать рабочих», и, кончая начальником балтской тюрьмы. Арестантов раздевали в дождливую осеннюю погоду и заставляли простаивать во дворе продолжительное время со всякими унижениями. Должен сказать, что балтская тюрьма со своими порядками произвела на меня самое гнетущее впечатление. Ознакомившись за время своей продолжительной революционной деятельности с немалым количеством разных уездных тюрем, такой, как балтская мне не приходилось видеть. Даже сибирские каталажки и этапные дома стоят выше. Но эти унижения человеческого, достоинства нас рабочих больше закаляли и ожесточали, заставляя нас еще яснее чувствовать и видеть виновника всего существующего строя. Попав обратно в «свою» одесскую тюрьму, я почувствовал себя как дома. Просидев на этот раз недолго, я снова был освобожден для окончания своего надзора.