К двадцатипятилетию первого съезда партии

Первое свое боевое крещение я получил в конце 1894 года, арестованный вместе с другими членами нашего кружка. Придя около часу ночи домой после занятия с кружком, я застал дежурившего у ворот городового, свободно пропустившего меня. Пристав же со сворой жандармов прохлаждались в пивной того дома, где я жил (Канатная, 74). Зайдя во двор, я успел сплавить в уборную имевшуюся у меня нелегальную брошюру, по которой вел занятия в своем кружке. Таким образом вещественных доказательств при мне не оказалось. Но при обыске, кроме обычных летальных книг, взята какая-то, чуть ли не лубочная книжечка Георгиевского, название которой не припомню и которая была приобретена мною на толкучем рынке. К этой брошюре жандармы почему-то особенно придирались. Обвиняли меня в распространении нелегальной литературы, пропаганде, устройстве нелегальных собраний и проч. На допросах жандармы очень усердно добивались фамилии интеллигента, занимавшегося с нашим кружком, кличка которого была «Осип», «Старик». Но ввиду того, что о нем знало только 2-3 товарища, которые вели с ним сношения, то раскрыть его, несмотря на «откровенные и искренние показания некоторых малодушных учеников», не удалось. Сам Лазарович был в высшей степени осторожный и умелый конспиратор и часто во время занятий учил нас, как держаться на до-

 [101]

просах. В дальнейшей своей практической работе мы припоминали эти уроки и наши ученики усердно применяли это в своей практике прямолинейно и до смешного. Так по делу 10 марта одна работница, содержательница конспиративной квартиры на «Пересыпи» отрицая всякое знакомство с нами, дошла до того, что говорила, что не жила, на этой квартире, не знает и улицы такой, несмотря на запись в домовой книге. Немало крови мы испортили жандармам своей конспирацией. Сношения с С. Лазаревичем я обычно вел через редакции газет, где он тогда работал.

Сиденье в тюрьме — этой тогдашней рабочей академии дало мне молодому рабочему еще больший толчок к революционной работе, большую ненависть к нашему классовому врагу — самодержавию. В тюрьме я узнал об арестах и высылках пионеров нашего рабочего движения в Одессе — Нехамкеса (Стеклова), Цыперовича, Вельтмана и целого ряда, рабочих.

Просидев около 5-6 месяцев в тюрьме я был освобожден под надзор полиции. С тех пор я уже из рядов борющихся рабочих и социал-демократической партии не выходил..

Дальнейшая работа кружка.

После выхода из тюрьмы часть членов кружка отходит, оставшиеся теснее сплачиваются для ведения планомерной' работы. Восстановив свои первоначальные связи с нашими кружками, я начинаю расширять знакомства с рабочими, оставляю мастерские училища и начинаю работать в частных столярных мастерских, чтобы иметь непосредственное соприкосновение с рабочими. Через некоторое время мне удается поступить на большую мебельную фабрику братьев Кайзер. Сначала рабочие относились ко мне с большим недоверием. Евреев вообще там не принимали. Но постепенно лед был пробит. Первую свою получку пришлось по обычаю «спрыснуть». Знакомясь непосредственно с бытом рабочей фабричной массы, живя ее интересами, я исподволь в беседах за верстаком вылавливал отдельных рабочих. Во время обеденного отдыха, тут же в мастерской на стружках, обычно прочитывали газету. Я вместо местной прочитывал корреспонденции из «Русских Ведомостей» Дионео или Иоллоса,

[102]

служившие хорошей темой для дальнейших разговоров. Другие члены кружка также перекочевывают из мастерских на фабрики, ведя там свою работу, расширяя связи.

К этому времени относится мое знакомство с работавшим тогда кружком портных и белошвеек: — Цией Липовецкой, Олей Левинской[56] и К. Душман[57], с которыми член нашего кружка Гринштейн был уже связан. Тогда же в сентябре 1895 г. этим кружком была организована забастовка среди портных, взбудоражившая многих. Оказав поддержку этой забастовке руководством, помещением статей в прессе (Лазаревич, барон Икс) мы связались с этим кружком и миром работниц-ремесленниц, ведя среди них пропаганду в организованных ими кружках. В основном кружке уже функционировала «касса борьбы», организованная в день празднования 1 мая при содействии Поли Гордон[58] и других. Во главе кассы стояло бюро из Душман, Левинской и Липовецкой.

На организацию кружка портных и кассы известное влияние оказал приезд с северо-запада, так называемых «оппозиционеров» рабочих-ремесленников и интеллигентов. Среди последних была вышеупомянутая Гордон (друг Мартова), арестованная потом в Одессе за пропаганду среди портных, а также Айзенштадт[59]. Они же и привезли нам известную брошюру «Об агитации».

На нас эта брошюра, а также и «оппозиционеры» со своими новыми методами борьбы имели известное влияние. Мы начинаем, переходить от узкой кружковщины, которую мы вели к более, правда еще слабой, широкой экономической и политической агитации, которая с конца 1896 года переходит у нас от ремесленников к рабочим фабрик и за-

[103]