К двадцатипятилетию первого съезда партии

КРЕМЕНЧУГ НАКАНУНЕ ПЕРВОГО СЪЕЗДА Р. С.-Д. Р. П.

Начало рабочего движения в Кременчуге надо отнести к 1897 г. До этого времени местная интеллигенция вела просветительную работу в кружках смешанного состава. Изучали литературу, философию, политическую экономию. Читали и Лаврова, и Михайловского, и Бельтова, и Чернышевского, и Добролюбова, и Писарева, и много других хороших книг, среди которых попадались и нелегальные.

Был даже кружок марксистского направления, которым с большой любовью и уменьем руководил Абрам Захарович Соркинд.

Особенностью этих кружков, в том числе и нашего марксистского, являлось отсутствие мысли о практической революционной работе, которая сама собою откладывалась в далекое будущее, ибо чем шире становился наш кругозор и развивались умственные запросы, тем больше хотелось учиться.

Рабочие, вкрапленные в эта смешанные кружки, соприкасаясь с интеллигенцией и учащейся молодежью, имели также возможность, получая «даровые уроки», пройти курс учебного заведения и очень часто начинали «экстерничать». Среди работниц было в моде поступать на фельдшерские и акушерские курсы.

[135]

Это мирное житие нашего города нарушила группа гомельских работников, с приездом которых связано начало рабочего движения в Кременчуге.

Ольга Вольфсон, Айзик Поляк, Алтер Драбкин, Клара— это они первые заговорили о «стачке», об «агитации» в противовес бесконечному «накоплению знаний». Они научили нас организовывать чисто рабочие кружки, участники которых не только читали Эрфуртскую программу, Коммунистический манифест, но и «делали стачки»!

Особенно большие заслуги в этом отношении надо признать за Олей Вольфсон.

Пламенный революционер, обаятельный человек, умница, всегда веселая, остроумная — она всех заражала энергией, несмотря на то, что сама была хрупкая, миниатюрная.

Меня познакомил с Олей Марк Орлов, который первый из местных интеллигентов, примкнув к марксизму, сразу принялся за планомерную организацию рабочих кружков и стачечной борьбы. Ему первому и пришлось вынести на себе недоброжелательное отношение «с т а р ш е г о п о к о л е н и я»; так как наши учителя считали такую работу преждевременной, а нас недостаточно к ней подготовленными, недостаточно образованными, чересчур молодыми.

Что касается меня, то я (а, кажется, и не только я одна) была склонна думать, что они, пожалуй, правы; что надо, действительно, еще долго учиться, чтобы иметь право учить других.

Оля рассеяла мои колебания своей неутомимой, самоотверженной работой в подполье, где она, несмотря на свою молодость и слабое здоровье, работала уже не первый год.

Убедить меня в том, что я обладаю знаниями гораздо большими, чем те малограмотные рабочие и работницы, которым я должна была популярно излагать учение Маркса, было, конечно, не трудно. И вскоре была брошена не только мысль об университете и многолетнем накоплении знаний, но даже мысль об окончании гимназии, ибо стремление получить диплом казалось почти преступлением, когда учеба мешала ревотюционной работе.

Весь 1897 год прошел у нас в живой, кипучей деятельности. Были установлены связи с табачниками, железнодорожниками, мельничными рабочими, конфетницами, порт

[136]

ными и др. Велась усиленная пропаганда в рабочих кружках. Устраивались «массовки», были проведены забастовки портных, белошвеек, мельничных рабочих, табачниц. Были налажены сношения с Киевом и Екатеринославом откуда мы получали нелегальную литературу, что касается Киева, то, насколько помню, оттуда получались руководящие указания, связанные в моей памяти с именем Б. Л. Эйдельмана.

Интеллигентов было мало. Кроме уже упомянутых выше товарищей, работали в это время Григорий Розенберг и Борис Тиркельтауб. Зато рабочих, которые с величайшей преданностью и энергией вели подпольную работу, было человек 15.

К сожалению, я не помню, а в большинстве случаев и не знала, фамилии этих товарищей, так как мы, обычно, называли друг друга по имени. Но кременчужане, принимавшие тогда участие в подпольной работе, конечно, помнят Якова, Шифру, Зелика, Эстер, Маню, Зину Тикоцкую, Клару.

Р. Л.

ВОСПОМИНАНИЯ РАБОТНИЦЫ ТАБАЧНОЙ ФАБРИКИ БЫСТРИЦКОЙ, УЧАСТНИЦЫ РОСТОВСКОГО ДВИЖЕНИЯ В 90-Х ГОДАХ.

Е. Торсуева

К 1892 году в городе Ростове насчитывалось: две табачные фабрики с 3.000 рабочих, железнодорожные мастерские —2.000 рабочих, депо и завод Пастухова, на каждом по несколько сот человек и еще несколько мелких фабрик и заводов.

Рабочие были почти сплошь неграмотны. По социальному положению мелкие мещане или домовладельцы.

Лишь в депо и мастерских выделялись грамотностью квалифицированные рабочие. Темнота на табачных фабриках была так велика, что театр считали неприличным местом. Слово социализм уже знали, но оно произносилось шопотом, с ужасом.

Некоторые мне рассказывали, что социалистов сажают в железные башни, где они бесследно пропадают.