Альберт Поляк окончательно стал связующим звеном между городами юга России. У него началась. более тесная связь и с Гандлером. Это последнее не вызвало подозрения, так как за Гандлером закрепилась роль посредника, и естественно ему одному надлежало знать все, во всяком случае больше, чем допускалось нашим обычаем знать каждому из нас. Таким образом, как будто в 1897 году уже были все элементы для более или менее организованной и планомерной работы: 1) постоянная группа интеллигенции, обслуживавшая по первому требованию наши нужды; 2) основная и уже количественно разросшаяся и качественно окрепшая и оформившаяся рабочая группа, в которую входили только рабочие и 3) связь с другими городами и самое главное — свой рабочий печатный орган. Таким образом вопрос, где и как работать, был совершенно своевременен. По этому поводу состоялось довольно большое (по нашим тогдашним условиям) собрание, челов. 20-25. Был представитель от Николаева в лице т. Л. Бронштейпа. Вопрос стоял, где преимущественно вести работу при таких, в общем скудных, средствах. Дело доходит до крайности. Представитель Николаева находит, что работать одинаково необходимо, как среди заводского пролетариата, так и среди ремесленников. Спор разгорается и тут-то мы впервые почувствовали в этом 18-летнем юноше силу. И силу большую... Вспоминая это собрание и первое сильное впечатление от ораторского таланта тов. Троцкого, который — со свойственным ему уже тогда красноречием — убеждает нас: «все силы для всех»; я чувствовала, что почва ускользает из-под ног — сама ведь ремесленница. Тут встает упрямый и прямолинейный Нудельман и заявляет не очень красиво, но очень убедительно и резко: «не дадим, работа должна быть перенесена на фабрику и завод; ни одной книжки, ни одного человека ремесленникам». Несмотря на твердость позиции большинства собрания, сила слова т. Л. Троцкого произвела тогда на нас колоссальное впечатление и внесла некоторое замешательство. Многие из нас, сами ремесленницы, хорошо зная этот мир и большую
[129]
склонность к своей мастерской и вообще к своему собственному мещанскому благополучию, решили для себя центр тяжести перенести на заводы. Откололась небольшая группка, которая пошла за Л. Бронштейном, который и вел работу среди них. Наши ребята, относясь с большим уважением и даже с слабостью, я бы сказала, к этому несомненному, на наших глазах развивающемуся, таланту, отнесли этот грех за счет все той же широты народнического — читай, интеллигентского — мышления, которой грешил тогда тов. Л. Бронштейн. Мы утешались тем, что практически т. Бронштейн работает как марксист и были уверены, что революционная энергия выведет его от отживающего народничества нa путь марксизма. Так или иначе, но вопрос был решен. Тут же на собрании вменилось в обязанность каждому из нас связаться с фабрикой или заводом. Были распределены силы, кто куда. Между прочим, это решение, как и много других наших с о в е р ш е н н о к о н с п и р а т и в н ы х постановлений, вынесенных в присутствии провокатора Гандлера, стало известно жандармам, что можно видеть и теперь в архиве Одесского жандармского управления. Особенно солоно пришлось нам, ремеслепницам. Хлопцы так или иначе уже работали на заводах и могли туда попасть. Наши девицы решили выйти из этого положения таким образом: работая где-нибудь в центре города, бегали часов в 5 утра па какую-нибудь фабрику — спичечную, пробочную или друтовую, которая обычно находилась за 3-4 версты от центра. Тут же, под видом «наниматься», удавалось завязывать связи, узнавать об условиях жизни фабрики, расценку и т. п., что для нас приобретало все большее и большее значение. Ведь у нас уже был свой рабочий орган, куда требовался материал. Да и где можно и нужно било осветить рабочую жизнь? Не помню, попадал ли вообще какой-нибудь материал из Одессы в «Рабочую Газету», но одна такая корреспонденция о николаевском движении и провале пишущей эти строки очутилась в жандармском управлении и по ней жандармерия строила нашу связь с Николаевом. Но снесясь с тов. Троцким мы решили отвести от себя это обвинение создав какую-то небылицу.
Факт существования «Рабочей Газеты» был большим стимулом и увеличивал энергию в работе.
[130]