К истокам кровавой реки (СИ)

Часовой медленно зашагал обратно к вышке, оглядываясь и недоумевая, зачем его вообще заставили спускаться. Он слышал еще, как первосвященник отдавал распоряжение послать гонцов:

— Отправляйте к горам. И чтобы они там не медлили…

Далеко на востоке послышался грохот, подобный взрыву, раскатам грома, треску артиллерийских орудий. Это ломался лед на Великом море. Гул освобожденных волн взметнулся в небо. Караульный тяжко вздохнул — на Луне каждый новый день предвещал мало радости, но этот, похоже, не принесет ее вовсе.

 

Лагерь просыпался рано. Дозорные с удвоенным рвением посматривали по сторонам. Разведчики набирали талую воду во все бутыли и баклажки, разводили костер, проверяли оружие. Настроение у всех было приподнятым, ибо рассвет — один из тех недолгих временных промежутков, когда нападения шернов можно не опасаться, крылатые чудища любят поспать. С утра могут появиться разве что выворотни-одиночки, но их отбить проще простого. Люди умывались талой водой, те, кто помоложе и поздоровей, раздевались до пояса и обтирались снегом. В котелках булькала похлебка из засушенной заранее рыбы и кореньев, остатки хлеба жарили на прутьях. За ночь все изголодались, как собаки, и запах щекотал ноздри. Кто-то вспомнил, что накануне вечером совсем недалеко видел гнездовище птиц на скале, и эти слова были встречены одобрительными криками.

Ивата растерся снегом и обсыхал на утреннем солнышке, когда к нему прибежала заплаканная Вислава:

— Дядя Сакко, Моисей пропал! Победоносец!

— То есть как? — Ивата стащил с веревки выстиранную с вечера рубашку, та за ночь промерзла, не успела оттаять и похрустывала в руках.

— Так! Он ушел! Он вот этому дурню записку оставил.

«Дурень» стоял рядом, и вид у него был только слегка виноватый. Донат крутил в пальцах бумажку, Вислава вырвала у него послание и протянула Ивате.

— Вот, глядите! Пишет, чтобы его искали часов через десять после рассвета на том же месте, что год назад. И еще «не волнуйтесь». Вот как оно не волноваться-то?

Ивата просмотрел послание Победоносца, коротенькую записку в одну строчку крупными буквами. Поселенцы для письма использовали ветки местного кустарника, опаленные на огне, они оставляли четкие угольные следы, писать ими можно было не хуже, чем употребляемыми в городах карандашами со свинцовой краской. Гораздо больше вождя поселенцев поразила бумага.

— А лист такой у него откуда?

— Отдали на Теплых прудах, это отца его книжица. Да не в бумаге дело. Вот куда он ушел?

Донат проворчал:

— Ушел, значит, знал. Сами Победоносцем кличете, а не доверяете, ровно дитя неразумное…

— Да тут одному опасно, будь ты сто раз Победоносец! — закричала Вислава. — Хоть сам Старый человек! Мороз! Ветер! Шатуны! Шерны!

— Все-все, тихо! — скомандовал Сакко. — Сейчас после завтрака все равно снимаемся и в путь. Значит, пойдем туда. Ты сама помнишь, где он нашелся?

— Помню, — ответила Вислава со слезами. — Так за десять часов что может случиться!

— Мы же Победоносцем кличем, — сказал медленно Ивата. — Значит, ничего.

 

Подняться на веревке по стене, окружавшей Герлах, было так себе планом, Мэсси это понимал не хуже любого другого. Правда, на Луне до сих пор человеку не помогал шерн, так что авантюра имела кое-какой шанс на успех. Утром шерны из домов почти не показываются, ждут, пока прогреется воздух. Выворотни тоже не высовываются наружу, разве что для каких-либо работ, и тогда особо не присматриваются друг к другу. За прошедший год Мэсси раздался в плечах и больше не отличался от выворотней слишком тонкой костью, щетину на подбородке он старательно соскоблил перед уходом из лагеря. К тому же утром город окутан дымкой тумана. А уж если рядом будет идти шерн, никто ничего не заподозрит. Ну, не должен.

План проникнуть в ход под башней Корнута они составили на том плоскогорье после извержения Шиккарда. Так оно вышло, что Мэсси сказал про пещеру и про пугающие цветовые надписи, а Септит ответил, что он знает, и добавил, что шерны уже ничего не могут спросить у той стены. Раньше могли, а теперь нет. Нужны руки без Благословенного заряда, и выворотни тоже не годятся. Разве что сам Корнут, он очень стар, и, возможно, ему известен какой-то способ. Мэсси подосадовал, что снаружи в подземный ход не попадешь, только из Герлаха, и Септит предложил попробовать вместе. Он был шерном и не заморачивался сомнениями вроде «ах, это опасно».

Веревка казалась почти теплой даже по сравнению с собственными руками. Чтобы понадежнее ухватиться за нее, Мэсси пришлось снять рукавицы. Он попытался лезть, но веревка сама дернулась и поползла вверх. Септиту, как и любому первожителю, втащить на стену взрослого человека было вполне по силам. С обледеневшей скалы открылся Герлах.

Город не изменился за прошедший год. Все тот же белый туман, струясь, обвивал дома, башенки, редкие деревца. Стены, покосившиеся и обросшие мхом за тысячелетия, окна, в которых поблескивал отражавшийся рассвет. Пахло прохладой и свежестью. Воздух был чист, а мир вокруг невероятно хрупок.

— Что в городе? — отдышавшись, спросил Мэсси. — Сейчас спокойно?