К истокам кровавой реки (СИ)

— Что будет? — спрашивали у солдат наиболее смелые, но ответа не получали. Северяне отмалчивались, ожидая высочайших распоряжений. Неподалеку прозвучало несколько ружейных выстрелов, люди заволновались, женщины вскрикнули.

— Ничего там нет, — ворчали солдаты, оттесняя горожан обратно. — Спокойно…

Горожане оглядывались, но повсюду были кожаные панцири и ружейные стволы. Легче было вопрошать о своей участи каменные стены, чем этих вымуштрованных вояк. Когда ряды солдат расступились и на площадь в окружении лишь нескольких приближенных вышел первосвященник, горожане выдохнули с облегчением. Что бы сейчас ни началось, это было лучше неизвестности.

Но Севин не торопился объявлять свою волю. Он еще постоял, подбоченясь, оглядывая толпу. Кто бы сейчас осмелился во весь голос выкрикивать угрозы и ругательства, как это бывало раньше, во времена его предшественников?

Смельчаков не нашлось. Люди угрюмо молчали, большинство смотрело себе под ноги, кто-то — на первосвященника, но, встретившись с ним взглядом, немедля отводили глаза. Севин остался доволен произведенным эффектом.

— Граждане Табира! — начал он громко. — Братья!

Толпа зашумела. Отдельных слов Севин не расслышал, но общее настроение угадал верно, этот гул означал примерно следующее: «Пес шелудивый тебе брат». Смутить первосвященника было не так-то просто, он продолжал спокойно, будто недовольных не существовало:

— Дошло до нас, что вы испытываете крайнюю нужду в оружии и не можете должным образом отбиваться от наших общих врагов. Мы знаем, сколь ужасен урон, нанесенный городу проклятыми шернами. Братья, мы явились с помощью!

Люди снова зашумели. Солдаты предусмотрительно подняли ружья наизготовку.

Севин произнес целую речь, для него достаточно долгую. Понтифик не любил того, что он презрительно называл болтовней. Он всегда предпочитал быстро, несколькими короткими неожиданными фразами развернуть настроение толпы в свою пользу. Но сейчас быстро никак не получилось бы, и никому другому поручить дело было невозможно. Скоро только собаки родятся.

Несколько раз он запнулся, хотя речь и была заготовлена и выучена заранее. Паузы, к счастью, были короткими, и Севин делал вид, будто замолкал специально, чтобы дать людям возможность обдумать сказанное. Он напомнил, что совсем немного времени прошло с заселения южного берега, что нет еще даже ни одного взрослого человека, который бы именно здесь родился и вырос, что Север, с которым самонадеянный Табир рассчитывал порвать связи, был и остается источником людских ресурсов для поселений. Люди слушали молча, они знали это и так. От известных всем фактов Севин перешел к шернам. Тяжко вздыхая, он предложил посчитать, сколько раз черные чудища разоряли северный берег, сжигая города и поселки. Неужели же кто-то думает, что он, правитель Теплых прудов, оставит без помощи тех, в ком течет алая человеческая кровь? Неужели поселенцы считают, что северяне просто вышвырнули их на тот берег на съедение шернам? Севин вскользь упомянул о стоимости пороха, которого так не хватает южанам, и который северяне отдавали им почти даром, заметил кривые усмешки и понял, что пора переходить к решительным действиям.

— Граждане Табира, вольного Табира! — воскликнул он. — Мы вместе с вами в этот час. Мы окажем вам всяческую помощь не только в защите от врагов, но и в полном их истреблении!

Толпа заволновалась.

— Но сначала, братья, отдаю на ваш суд того, кто предал всех вас! Кто чуть не погубил вольный и счастливый Табир, а может быть, и всю Луну! Ведь мы все — звенья одной цепи, все мы связаны друг с другом! Только вместе мы можем противостоять летучим мерзким чудовищам! Ваша беда — наша беда! Горит костер здесь, пахнет дымом на Севере! Так вот вам виновник всех ваших бед! Вот вам тот, кто оставил вас безоружными перед врагом из собственного властолюбия! Поступайте с ним, как подсказывает вам совесть!

Несколько солдат выволокли на площадь растрепанного человека и расступились, оставив осужденного посередине пустого пространства. Бедняга не смог ни встать, ни заговорить, он только шарил руками по земле, опустив голову так, что лица не было видно. Не все сразу признали иренарха, обычно солидного и степенного, в этом до смерти перепуганном человечке.

— Поступайте с ним, как подсказывает вам милосердие, — повторил Севин, отступая. Его охватило чувство узнавания, когда-то он так же предоставил толпе право судить, и до чего же все удачно получилось! Теперь он видел те же сжатые губы, стиснутые кулаки. Сейчас люди начнут наклоняться, выискивать среди щебня наиболее крупные окатыши, сейчас замелькают в воздухе камни… а потом повязанные кровью жители Табира станут куда более покладистыми. Севин мысленно поздравил себя с очередной победой.