К истокам кровавой реки (СИ)

Это было в ее положении слабым утешением или вообще никаким. Но такова человеческая натура, не могущая жить без надежды и ищущая светлую сторону даже в могильной тьме. Счастьем для Хонорат стал ее ребенок. Некоторые женщины, равнодушные к собственным детишкам, шипели в ее сторону:

— Ишь, как носится со своим мальчишкой!

Хонорат поначалу болезненно вздрагивала от таких слов, но потом привыкла. Она действительно всегда носила его с собой, ну, а как еще? Бросать без присмотра орущего от голода ребенка? Многие женщины так делали, и тогда уже взрослые выворотни, раздраженные детским плачем, рявкали на пленниц:

— Заткните им рот, покормите, что ли!

Слишком заботливые матери, такие, как Хонорат, тоже получали упреки:

— Да ничего им не сделается, а вам лишь бы не работать! Что ты на него постоянно оглядываешься?

Как не оглядываться-то, думала в таких случаях Хонорат. Вон, как он шустро ползает и пытается вставать. Пусть другие сколько угодно называют его нелюдем и ублюдком. Он так улыбается и уже лепечет, и так тянется к ней ручонками, только вот пятна на щеках… Но это просто пятна.

Хонорат никогда не называла ребенка по имени в присутствии других и даже наедине с малышом, боясь сглазить. Вдруг Тот, кто ушел, будет недоволен, что в его честь назвали нелюдя. Если даже сами выворотни не слишком любят рожденных от крылатых господ детишек и злятся, когда матери слишком привязываются к малышам? Накормлены, не орут, растут, как сорная трава, и ладно. Хонорат твердо убедила себя: другие выворотни таковы, потому что матери их недостаточно любили. В малыше течет ее, человеческая кровь, и пойти он должен в нее, а не в злобное крылатое чудовище. Она уже почти забыла и родовую боль, и страшные, обжигающие прикосновения к своему лицу белых ладоней шерна.

Женщины, попавшие в общину взрослыми, иногда говорили о том, как зачинают детей обычные люди. Хонорат и ее подруги по несчастью, выросшие в Герлахе, не имевшие нормального детства и видевшие настоящих мужчин только мельком со стен, со страхом, любопытством и отвращением прислушивались к этим рассказам. Сведения были противоречивые, кто-то говорил о нелунном удовольствии, но большинство соглашалось, что это так же больно и отвратительно, как зачатие выворотня, и так же потом чувствуешь себя использованной. И почему тогда ее ребенок должен вырасти хуже других, нормальных детей?

Она помнила, что выворотень обречен всю жизнь оставаться в общине и работать на крылатых господ. Она знала, что, как только ребенок немного подрастет, ей придется рожать нового, а там — еще и еще. Но если думать об этом постоянно, можно было сойти с ума, и Хонорат не думала. Пока у нее и так было слишком много забот. Наличие грудного ребенка никого не освобождало от работы. По утрам ее теперь отправляли помогать на кухню, общую для всего Герлаха. Там было тепло, но в то же время опасно — ножи, горшки с горячей водой, тяжелые предметы, и Хонорат не спускала с ребенка глаз. Оставить его в общине на детишек постарше она и помыслить не могла. У нее из памяти не выходил случай, когда годовалого малыша просто раздавили двое пятилеток, прыгая ему на спину. Да и вообще няньки из маленьких выворотней были так себе, бросать на них грудничков могли лишь равнодушные матери.

Нынешнее утро началось было, как обычно, если не считать того, что Хонорат после бессонной ночи просто шатало от слабости. Ребенок тоже довольно быстро начал хныкать, капризничать и тереть глазки. Пришлось бросить работу и укачивать его под недовольные взгляды товарок и окрики выворотня-надсмотрщика.

Малыш уже задремал, когда на пороге вдруг появилась пара шернов с небольшой свитой. Их трудно было разглядеть сквозь чад и облака пара. Женщины, находившиеся у входа, склонились в поклоне, все, кроме Хонорат, она как раз перекладывала уснувшего малыша в корзинку в углу. Один из шернов промерцал что-то и вытянул руку в направлении Хонорат. Той показалось, что длинный белый палец уперся прямо в ребенка, и она быстро прикрыла собой корзинку.

— Он уже уснул! — выпалила Хонорат, ожидая наказания за безделье. Но шерны скрылись в коридоре, оставив на кухне выворотня из своей свиты. Тот подошел к Хонорат и взял ее за плечо:

— Идем.

— Куда? — испугалась Хонорат. Серьезным наказаниям на ее памяти никто не подвергался, обычно пара затрещин или удар хлыстом настигали провинившуюся работницу прямо на месте, жизнь в общине была наказанием сама по себе.

— Да что вырываешься, дура, — буркнул выворотень. — Больно ты кому-то нужна. Убраться тут надо неподалеку, метлу захвати и что там еще требуется.

Она перевела дыхание. Все, что нужно для уборки, хранилось в чуланчике рядом, но когда Хонорат, нагруженная метлой, ведром и тряпками, попробовала прихватить еще и корзинку с ребенком, выворотень возмутился:

— Там работать надо, а не ублюдка твоего укачивать.

— Сам ты ублюдок, — прошептала Хонорат. Выворотень расслышал и против ожиданий не разозлился:

— Я ублюдок и есть, кто же еще? Мы тут все… Пошли, поставь корзинку, ничего с ним не случится. Другие бабы приглядят.