К истокам кровавой реки (СИ)

Компания молодых выворотней как раз шла из ближайшей к стене рощицы. Один из них приостановился и довольно громко сказал:

— О, Моисей вернулся.

Мэсси кивнул, и они сдержанно кивнули в ответ. Для них он тоже был чужаком.

— И Донат! — воскликнул еще один выворотень.

Донату обрадовались, как своему. Его хлопали по плечу, спрашивали, как он сумел выжить, рассказывали какие-то собственные новости.

Мэсси прошел мимо них. Ноги сами несли его к любимому месту детства — к тому самому небольшому пруду. Здесь можно будет посидеть и собраться с мыслями, а потом уже проситься на ночевку к выворотням. Скорей всего, шерны его трогать не будут, с их-то наплевательским отношением ко всему. Можно попробовать обратиться за ясностью к госпоже Випсане, или не стоит ее тревожить? Она ведь ждет ребенка.

Вода дышала накопленным за день теплом. Тень проходила по середине пруда, и с одной стороны поверхность была черной, прозрачной, а с другой еще зеленоватой, мутной. Мэсси сел на траву рядом с берегом. Нет, мысли не собирались. Нужно было спросить у выворотней или у Септита, жива ли Хонорат, но ему страшно было услышать не тот ответ. И потом, тащить ей свою болезнь нельзя. Ей и так несладко. Будут ли теперь шерны лучше относиться к женщинам, с этим бедным рабыням с их разбитыми работой руками?

Руки! В один миг он сообразил, что о женщинах-то они и не подумали! Выходили за помощью людей снаружи Герлаха, теряли время, искали мужчин, а ведь достаточно было привести нескольких работниц! Не подумал об этом никто, ни он сам, ни Септит, ни Сакко, никто! А все потому, что лунные люди привыкли не считать женщин за людей… но Септит? Он тоже не подумал? Или же наоборот — подумал и умолчал умышленно, чтобы два народа вынуждены были сотрудничать и хоть немного продвинулись на пути понимания?

Сзади послышались торопливые шаги. Он обернулся, вскочил на ноги и чуть не сел обратно.

К берегу подошла Хонорат. Она похудела за последний год, была бледна, глаза немного опухли, но это была прежняя Хонорат, и она смотрела на него без ненависти, не как в последнее утро их встречи. Растрепавшиеся пышные рыжие волосы закрывали уродливые пятна на щеках.

— Ты, — прошептала Хонорат. — Значит, вернулся.

Мэсси эхом повторил:

— Значит, вернулся.

— Тебя не убьют? Раз ты не выворотень.

— Я не знаю. Но надеюсь, что не должны. Могли, но не убили.

— А тут сегодня такое было, — она обернулась на город. — Нас в подвалы загнали всех, шерны прилетали, мы уже думали — нам конец. Но обошлось. А мне Зибур говорит: иди, этот твой вернулся, к овальному озеру пошел.

— А ты… у тебя родился ребенок? — он не знал, как удачней спросить про то, что было величайшим несчастьем для всех женщин Герлаха, и выпалил напрямик. Глаза Хонорат сразу наполнились слезами.

— Он погиб. Я его здесь похоронила. Показать?

Маленький холмик, который было и не заметить, если не знать о нем, находился в нескольких десятков шагов. Хонорат опустилась на траву, всхлипывая, рассказывала, какой замечательный был малыш, как он улыбался, и что чубчик на макушке у него уже вился, а зубки прорезались, но через пару минут просто неудержимо расплакалась.

Мэсси присел рядом и просто гладил ее по волосам, стараясь дышать поверх ее головы. Когда она выплакала самое бурное горе, он спросил:

— А как ты его назвала?

— Ян, — ответила Хонорат, вытирая мокрые щеки. — Именем Того, Кто ушел. Я надеялась, он защитит малыша, но вот… Только я не хочу больше рожать выворотней. Я даже думала умереть тут, прийти сюда ночью и замерзнуть… А пока в подвалах сидела, поняла — страшно.

— Больше пальцем до тебя никто не дотронется, — пообещал Мэсси, хоть и понимал, что бросаться такими словами преждевременно. Хоть его и называли усыновленным, тот же господин Граний на это не посмотрит. Ну ничего, один раз он уже получил по голове. Жаль, ружье осталось за стеной.

— А ты был снаружи? — спросила Хонорат.

— Да.

— И как там? Свобода?

— В чем-то свобода. А в целом все так же, как и в Герлахе.

— Тощий какой, — всхлипнула Хонорат. — Будто там голодом морили. А с лицом у тебя что?

Мэсси решил было, что она говорит о шраме, давно превратившемся в тонкую светлую линию, но Хонорат показала рукой на подбородок, и он понял — она впервые в жизни близко видела бородатого мужчину.

— Там у всех так.

— Точно? — просила она с подозрением. — Ну ладно, знаешь, у меня там еда оставалась. Пойдем поешь, а то ты свалишься.

— Подожди! У меня чахотка, Хонорат. Понимаешь? Я кровью кашляю, могу тебя заразить!

— Ай, — она махнула рукой, — нашел, чем пугать. Тут почти у половины женщин, если что, значит, я давно заразилась, пойдем!

Она потянула его за руку, Мэсси сделал шаг, другой, — и они оказались друг у друга в объятиях, неизбежных с самого начала.

— Пойдем, — шептала Хонорат в перерывах между поцелуями (Мэсси сперва пытался подставить ладонь, боясь дышать на нее, но она убрала его руку). — Силы земные, да там, снаружи, вообще над людьми издеваются, от тебя же кожа да кости остались, пойдем скорей, отдохнешь и поешь, а то холодно!

 

Лунный лес заметало снегом.