К истокам кровавой реки (СИ)

Под общий шум и смех допрос быстро закончили, а Грабеца не слишком вежливо сволокли с трибуны. Данияр разжал кулаки и подумал, что адвокат не так уж плох. Прислушиваясь к гулу голосов, он вдруг сообразил, что Грабеца никто из стоящих рядом не узнал. Неудивительно, что бедняга кривлялся как мог, и вообще неудивительно, что он запил! Его не вспомнили ни как бунтаря, ни даже как поэта. Хотя, возможно, Грабеца и узнала молодежь, толпящаяся у дверей или в коридоре. Не потому ли его вызвали, а может, еще и напоили, чтобы продемонстрировать: вот как опустился руководитель восстания ученых, вот что значили все его громкие слова?

Меж тем продолжали вызывать свидетелей. Адвокат действительно не зря получал свой гонорар. От некоторых его жертв на перекрестном допросе летели только пух и перья.

Дама в черной шляпке с густой вуалью, всхлипывая, поведала скорбную историю, как ее муж, честнейший человек, ради этой женщины, этой гадюки… двадцать прожитых лет, работа в казначействе, все к ее ногам… растрата, выстрел в висок… ей, вдове, не на что было кормить детей! Дама безутешно, хотя несколько искусственно, разрыдалась. Прокурор обличающе посмотрел на Азу, торжествующе - на судью, и уступил свидетельницу защитнику.

Адвокат начал издалека. Посочувствовав горю дамы, он назвал ее другой фамилией и страшно удивился, что ошибся.

- Это имя моего бедного первого мужа, - вскинула голову вдовица, - а сейчас я ношу фамилию второго.

- О, - удивился адвокат. - При таком огромном горе вы нашли силы жить дальше, восхищен.

Прокурор немедленно заявил протест.

- Не относится к делу, к тому же, прошло много лет.

- Но ведь мою клиентку судят за событие, после которого тоже прошло много лет, - отпарировал адвокат.

Судья, подумав, протест принял. Но публика уже замерла в предвкушении, и не напрасно.

- Вы говорите, ваш первый супруг был честнейший человеком до того, как имел неосторожность влюбиться в подзащитную? А вот тут у меня имеются документы, свидетельствующие, что покойный допускал уже в работе досадные ошибки, такие, как неосторожное обращение со средствами… Его не уволили только из-за покровительства родственника, благодаря которому его в казначейство и взяли…

- Это наветы, - сообщила дама, слегка задыхаясь. - Мой муж мог ошибиться, но растрату он допустил только… - она снова начала всхлипывать.

- Если суд позволит, - поднялся адвокат. - У меня имеются свидетельства доктора, лечившего покойного от запоев и приступов депрессии, показания актрис варьете, с которыми покойный кутил ещё до знакомства с подзащитной, его сослуживцев, которые уверены, что растрата была не первой… Совсем другой образ рисуется из этих показаний!

Дама зарыдала:

- После этой женщины…только после знакомства с ней! Он оставил записку, мне не на что было хоронить его, не на что кормить детей!

- Каких? - уточнил адвокат. - Ваш пятнадцатилетний сын обучался в кадетском корпусе, а дочь восемнадцати лет вышла замуж через полгода, причем свадьбу на эти полгода и перенесли из-за самоубийства отца!

Прокурор снова запротестовал.

- Моральный облик покойного супруга свидетельницы к делу не относится. Это все несущественно, процесс проходит совсем по другому поводу!

- Почему же? - не остался в долгу защитник. - Ведь свидетельницу зачем-то вызвали? Не затем ли, чтобы подчеркнуть, как коварна подсудимая, скольких мужчин она якобы заставляла тратить на себя бешеные деньги, а потом разбивала им сердца. А на самом деле в данном случае, например, все далеко не так, покойный и так не отличался ни верностью супруге, ни честностью в плане обращения с казёнными средствами. И скорее всего, он изначально не нужен был подзащитной даже в качестве знакомого, поэтому зря вы тут, коллега, рисуете этакую хищницу.

- Он не был ей нужен, но ведь она зачем-то поддерживала знакомство! - негодующие заявил прокурор. - Этот случай не единичный, к тому же, как показали другие свидетели, убитого Серато она преследовала сама!

Про злополучную даму забыли все, кроме веселящейся публики. Бедняжка спросила, можно ли ей идти, и быстро покинула зал.

Прочим свидетелям, желавшим сообщить о низкой и непорядочной натуре подсудимой, постоянно завоевавшей мужчин, досталось от адвоката не меньше.

Вызвали и Софи. Она вышла к трибуне такая же бледная и спокойная, как и ее госпожа, принесла присягу, на вопросы отвечала кратко и четко, причем главным в ее ответах было слово “нет”. Нет, господина Серато она в глаза не видела, нет, ничего об отношениях певицы и бывшего музыканта не знает, нет, о преступлении ей тоже ничего не известно. Прокурор злился. Неужели Софи, главная горничная, не помнит, вернулась ли хозяйка домой в окровавленном платье? Не каждый же день такое бывает! Нет, упорствовала Софи, время тогда было тревожное, не до запоминания пятен на платье ей было. Вот если бы платье потом не отстиралось, она, может быть, и запомнила бы. Но чего нет, того нет, а прачка, работавшая у них, уже умерла, она и тогда была пожилая уже женщина.