К истории русского футуризма. Воспоминания и документы

Чуковский рассказывал, как Репин хотел написать Маяковского и как сам предложил Маяковскому написать его. Это высшей тогда считалось честью, если сам Репин предлагал, что напишет чей-нибудь портрет. Они встретились у Чуковского. Чуковский боялся, что они подерутся. Маяковский читал, Репин был в восторге и сказал: “Я хочу написать ваш портрет”. А Маяковский сказал: “А сколько вы мне за это заплатите?” Ну, потом все-таки Репин пытался его писать, и пока он примеривался, Маяковский сделал много зарисовок Репина (которые опубликованы в книге рисунков Маяковского и в его собрании сочинений)³⁵. Чуковский говорил, что это замечательный портрет, немножко шаржированный, в нем немного подчеркнута старость Репина. Ну, а рисовал Маяковский с натуры с необыкновенной быстротой и хорошо.

Плакаты современные, которые мы теперь все видим, потихоньку начинают как-то превращаться в нечто другое. Маяковский дал тип плаката, а теперь плакат уже не плакат, а картина увеличенная, с полутонами, с четвертьтонами. Плакат должен быть рассчитан на то, что человек проходит, быстро проезжает в трамвае и должен его заметить и разобраться. Теперь же нужно подойти и рассматривать, какие там люди нарисованы, с деталями. А в плакате нужно давать основное: мало красок, несколько основных ярких красок. Так что и здесь Маяковский был новатором.

Теперь я хочу еще рассказать об его чтениях и первых выступлениях. Книга “Рыкающий Парнас” – безумная редкость, потому что она была конфискована за кощунство. В “Московском рабочем” вышла книга Лопатина “Москва”³⁶, где пишется о футуристах, что они много выпускали книг с вызывающими названиями: “Пощечина общественному вкусу” – ну что же тут плохого? “Дохлая луна” была. Почему? Потому что поэты тогда не воспевали, ну, скажем, колхозы, а все луну, да влюбленных. Потом “Рыкающий Парнас”, но почему на Парнасе не могли быть рыкающие, сильные голоса?! Но этого мало, выпустили книгу “Идите к чорту!”. Это был манифест, подписанный Маяковским. И я его подписывал, помню, как мы писали. Потом здесь же дальше на стр. 9, стихотворение Бурлюка: “Сатир несчастный, одноглазый, доитель изнуренных жаб…”. Лопатин написал, что вышла книга “Доитель изнуренных жаб”. Он взял это название из пятитомного издания “История Москвы”. Все книги футуристов там перечислены и сказано, что там печатались Бурлюк, Крученых, Хлебников “и др.”. Наконец-то, и Маяковский попал в “и др.”.

Интересно, что в этих первых сборниках были другие варианты, было не так, как в позднейших собраниях сочинений печатали. В этом сборнике замечательна еще такая вещь. Манифест, который был направлен против Ф<едора> Сологуба и “Аполлоновцев” всяких и эстетов, подписал Игорь Северянин. Я говорю Маяковскому:

– Как так? Зачем нам Игорь Северянин?

– Да очень просто, я его нарочно сюда пригласил. – (А он к тому времени уже поссорился с Сологубом). – Он подписался. Теперь он поссорится и с остальными и те без него рассыплются.

Так и случилось.

После этого манифеста исчез эгофутуризм. А Северянин, Маяковский, Бурлюк, Каменский поехали в турне, в начале 1914 года³⁷. У Северянина есть стихотворение

Где-то в Керчи
Я увидел, что слон-то
Был из гуттаперчи,
А следовательно – не слон³⁸

.

Это он поссорился с Маяковским. Я говорю Маяковскому: “Зачем ссориться?”, а Маяковский отвечает: “А зачем он нам теперь? Его стихи я и Каменский читали не хуже его самого. Зачем нам Северянин?”. Он подписался, потом рассорился с Маяковским; он сделал свое дело.

Стихотворение Маяковского “Пробиваясь кулаками”³⁹ начинается “Я подошел к зеркалу”, затем в позднейших публикациях “Я пришел к парикмахеру и сказал” и т. д. Замечательно, что это стихотворение было напечатано в журнале “30 дней” в 1930-х годах в переводе на древнерусский язык. Перевел его знаменитый славист Роман Якобсон⁴⁰. И там так: “Аз шед к брадобрею и рекох”. А Маяковского – певца индустрии, в наше время переводить на этот язык, конечно, было ни к чему. Якобсону хотелось поупражняться, он специалист в славянских языках.

А вот о парикмахере у Маяковского:

Я подошел к зеркалу,
сказал спокойно
Будьте добры, причешите мне уши
Гладкий парикмахер вдруг сделался хвойный
Лицо вытянулось как у груши.
Сумасшедший, рыжий, запрыгали слова
Ругань врывалась от писка до писка
И долго хихикала чья-то голова
Выдергиваясь из толпы как старая редиска.
Здесь интересна всякая строчка.

У Маяковского имеются знаменитые строчки, я напомню их:

Кровью сердца дорогу радую…
Тысячу раз опляшет Иродиадой
Солнце землю —
Голову Крестителя.⁴¹