Къ изученію заговора и колдовства въ Россіи.

да Михайла Архангелъ, да Тихонъ святый“¹⁾. Здсь мы уже имемъ одинъ заговоръ, снабженный эпическимъ введеніемъ, другой, облеченный въ молитвенную рчь; какъ одно, такъ и другое осложненіе указываютъ на извстную обработку заговора и позволяютъ предположить, что устныя заговорныя реченія были неодинаковы, и размры ихъ такъ же, какъ обработка, зависли, вроятно, отъ лица и случая. Лица, хранившія заговоры, употреблявшія ихъ и обучавшія имъ, разнообразны. Судебныя дла всегда точно обозначаютъ, кмъ былъ произнесенъ заговоръ и отъ кого онъ ведетъ свое начало, иными словами, возстановляютъ путь заговора. Это возстановленіе производилось допросомъ и пыткою, и показанія, иногда ложныя, вслдствіе растерянности и страха, въ большинств случаевъ вскрывали картину распространенія заговора и обрисовывали тхъ, кто обладалъ знаніемъ волшебныхъ рчей. Судебныя дла XVII в. свидтельствуютъ, что волшебство и заговоръ не были принадлежностію непремнно одного какого-нибудь опредленнаго круга людей или какой-нибудь отдльной личности; заговоръ былъ нуженъ и въ город и въ деревн, при царскомъ дворц и въ крестьянской семь, при удобномъ случа ему вс учились, и весьма многіе его знали. Заговоръ хранился въ семьяхъ: мать передавала его дочери, свекоръ или свекровь – невстк, сестра – сестр; волшебныя слова и дйствія передавались между односельчанами; иногда учителями были инородцы: „А въ роспрос Марица говорила… учила-де ее волшебству Шацкаго узда села Брехова новокрещенныя мордовки Наровка да Улевка“²⁾. Заговору могъ выучить случайно прохожій человкъ; „…а съ пытки онъ (Иванъ Мучниковъ) говорилъ….. училъ всякому волшебству на Ддилов кружечнаго двора голову Микитку Лукьянова крикот и всякой порч… На Кашир подъячаго Васку Микулина да казачья сына Панку Микулаева икот и къ женкамъ привороту и всякому волшебству. На Венев казака Васка Василевскаго привороту къ женкамъ и всякому

11

волшебству. На Коломн посадскаго человка Ивашка Ананьина всякому волшебству. Въ Серпухов посадскаго человка Левку Усова да Высоцкаго монастыря служку Якушка Максимова всякому чародйству“¹⁾. Незнакомые между собою люди могли при случа выучиться другъ у друга заговору: „…а учился я-де, Терешка, тому дурну на Волг на судахъ, слыхалъ у судовыхъ ярыжныхъ людей, а на чьихъ судахъ на Волг, и въ которомъ году, и у кого именемъ хаживалъ, то-де я не помню“²⁾. Бывали и такіе случаи, что кто нибудь придумывалъ заговоръ и пользовалъ имъ, не обучая ему никого: и Нестерка сказалъ: „т-де стихи даны ему отъ Бога, просто никто-де его, Нестерку, не учивалъ, и людей самъ онъ, Нестерка,… никого не учивалъ“³⁾. Волшебное знаніе давалось видніемъ: „и баба Дарьица въ распрос сказала: „…і въ церкве-де было ей привиднье, пришелъ к неі старъ мужъ и сказалъ ей, чтобъ она угадывала всякимъ людямъ, что кому надобно“⁴⁾. Достаточно составить краткій перечень лицъ, упоминаемыхъ судебными длами, какъ хранителей заговорнаго знанія, чтобы убдиться, какъ оно было распространено въ разныхъ сословіяхъ: дворцовая боярыня, священникъ, скотникъ, боярскій сынъ, работница – вс запасались волшебнымъ орудіемъ и при случа пользовались имъ. Къ человку, извстному своими волшебными знаніями, шли за помощью люди разныхъ положеній и состояній. Такъ къ баб Дарьиц села Володятина, Дмитровскаго узда, извстной своимъ искусствомъ ворожить, присылали бояре и ихъ жены и даже, по ея словамъ, „Царь Борисъ едоровичъ, какъ былъ в правителех и отъ нево-де присыланъ кней былъ дворянинъ, Микиоромъ звали, а чей сынъ и прозвище, того не упомнитъ, и тотъ-де дворянинъ загадывалъ быть ли-де Борису едоровичу на царстве…“⁵⁾.

Кром заговоровъ, выраженныхъ въ опредленномъ вид

12

пожеланія, смыслъ и значеніе заговора имли также угрозы и похвальныя рчи, если ихъ слдствіемъ были болзнь или смерть того, къ кому он относились. Такія рчи также заносились въ судебныя бумаги, и на ихъ основаніи строилось обвинительное ршеніе. Некрасова жена, Дарьица „на того Евтифя похвалилася: и сдлаю де-его такова черна, какъ въ изб черенъ потолокъ, и согнется такъ, какъ серпъ согнулся“. „И посл де-той Дарьицыной похвалки тотъ Евтюшка заболлъ вскор и три года ходя сохъ и сохши умеръ“¹⁾. Та же Дарьица сказала: „что-де едька у меня корчится, а и Лукьяну едотову сыну корчиться у меня также“, „оборочу-де я ихъ (братьевъ урсовыхъ) вверхъ носомъ и будутъ-де они у меня въ четырехъ углахъ…“ едька заболлъ, а братья слегли и, полежавши немного, померли. Похвальбы Дарьицы были точно воспроизведены въ судебныхъ бумагахъ, подобно заговорнымъ реченіямъ. Помщикъ бьетъ челомъ царю государю и великому князю Алексю Михайловичу на то, что „похвалялся человкъ мой Ивашка Рыжій… хотя-де бояринъ мой каковъ нибудь на меня сердитъ будетъ, а я-де поговорю идучи ва сни.., а онъ-де мн ничего не учинитъ…“²⁾ Въ этомъ случа были и похвальба и заговоръ („поговорю“), о которомъ Ивашка на пытк сказалъ, что наученъ ему Свскимъ стрльцомъ.