К. М. Симонов

В 1965 г. на одном из заседаний в Союзе писателей К. Симонов говорил: «Нельзя писать о падении Берлина, забыв о Минском шоссе сорок первого года, и нельзя писать об обороне Бреста, не держа в памяти штурма Берлина, хотя павшие в сорок первом так и не узнали об этом». Такой взгляд на события Отечественной войны помог Симонову в романе «Живые и мертвые» показать, как в трудных условиях первого этапа войны уже рождалась будущая Победа [17а]. Это ви́дение и привело писателя к созданию общей картины, емкой и широкой по масштабу втянутых в действие людей и их судеб. Поезд, который идет к Борисову и везет из отпуска людей, случайно оторванных от своих соединений; поток беженцев и встречный поток молодых парней, которые ищут свои части и которых ведут вперед «вера и долг»; картины окружения и выход из него; бой у кирпичного завода, который ведут и выигрывают двое — Синцов и Баюков; взятие Воскресенска; парад на Красной площади в 1941 г. и артиллеристы, которые протащили на себе пушки от самой границы, 400 км.— все это составляет в романе Симонова единое целое, общую панораму 1941 г.

«Серпилин смотрел на артиллеристов, соображая, может ли быть правдой то, что он только что услышал. И чем дольше он на них смотрел, тем все яснее становилось ему, что именно эта невероятная история и есть самая настоящая правда, а то, что пишут немцы в своих листовках про свою победу, есть только правдоподобная ложь и большие ничего.

Пять почерневших, тронутых голодом лиц, пять пар усталых, натруженных рук, пять измочаленных, грязных, исхлестанных ветками гимнастерок, пять немецких взятых в бою автоматов и пушка, последняя пушка дивизиона, не по небу, а по земле, не чудом, а солдатскими руками перетащенная сюда с границы, за четыреста с лишним верст… Нет, врете, господа фашисты, не будет по-вашему!» Действие романа развертывается в последовательно хронологическом порядке, без пейзажных зарисовок, его тормозящих, без раскрытия многосторонности человеческих отношоний, делающей повествование более разветвленным. Очевидно, есть непосредственная связь между «нагой» речью прозы Симонова и отказом от метафоричности, ассоциативности в поэзии, которые как будто лишают стремительности развертывание пружины действия.

Действие в романе дробится на бесчисленное множество эпизодов, зарисовок боев и эскизов человеческих судеб. Люди часто появляются в нем лишь на мгновение, с тем, чтобы погибнуть в боях или просто потонуть в потоке событий. Симонову хотелось бы избежать этой фрагментарности; поэтому между собой и читателем он ставит Синцова, наделив его горькой участью кочующего человека, вбирающего в себя все то, что в сознание других людей входило лишь отрывочными фактами. Но не присутствие Синцова скрепляет действие. Это становится особенно ясным тогда, когда в середине второй части начинается собственно история Синцова и его мытарств. Она значительна, и сама могла бы стать сюжетом целого произведения, но в «Живых и мертвых» она выпадает из общего ряда как неправомерно разросшийся эпизод.

Несмотря на известную противоречивость строения, роман не распадается на отдельные линии и узлы потому, что имеет точно очерченный наблюдательный пункт.

«Первый день войны,— так начинается книга,— застал семью Синцова врасплох, как и миллионы других семей. Казалось бы, все давно ждали войны, и все-таки в последнюю минуту она обрушилась, как снег на голову; очевидно, вполне приготовить себя заранее к такому огромному несчастью вообще невозможно» (т. 4, стр. 5). Уже в этой фразе просматриваются те сложные, но определяющие связи, которые соединяют автора и события сорок первого года, писателя и его героев. Мы чувствуем, что рядом с двумя людьми, о которых идет речь,— Синцовым и Машей — есть кто-то третий. И хотя этот «третий» пытается создать иллюзию того, что он только оформляет факты и сообщает о них читателю, конец фразы — «очевидно, вполне приготовить себя к такому огромному несчастью вообще невозможно» — взрывает мнимую его объективность: в роман вклинивается личность автора — свидетеля, с его памятью, с его взглядом на события 1941 г.

При этом, в отличие от прежних произведений Симонова, автор не сливается со своими героями, а занимает свою самостоятельную позицию. Он знает больше своих героев, он понимает жизнь глубже их. Так появляется в романе рефрен — «они еще не знали». «Малинин,— пишет Симонов,— лежал в бараке, бессильно и напряженно слушая, как стучат за стеною выстрелы, сначала часто и громко, потом реже, потом еще реже и тише, все удаляясь и удаляясь… Он лежал и слушал эти выстрелы, с облегчением думая, что атака отбита и бой кончается, и не зная, что атака еще не отбита и бой не кончается, а просто это он, Малинин, теряет сознание и перестает слышать…»

«Они не знали и не могли знать, что генералы еще победоносно наступавшей на Москву, Ленинград и Киев германской армии через пятнадцать лет назовут этот июль сорок первого года месяцем обманутых ожиданий, успехов, не ставших победой.