К островам Индийского океана

— Тогда присмотрюсь, постараюсь запомнить, сделаю набросок карандашом, чтобы не забыть. Или просто запишу себе: «Мал. шаль лил. зем. св. сл.», а потом вспомню: малиновая шаль, лиловая земля, свет слева… И буду работать по памяти, без модели.

— А-а! — вежливо кивает Николай. — Но вы на мой вопрос ответьте: трудно рисовать научиться? Вы знаете, я освоил подводную съемку, очень красиво под водой, рыбы тебя с расстояния в полметра как своего рассматривают, не боятся. Думаю, нет ничего красивее коралловых рифов. Вот бы нарисовать! Научиться рисовать можно?

Как ответить на этот вопрос? Анри Матисс, прирожденный живописец, в юности и не помышлял об искусстве. Когда, занимаясь правом, впервые посетил Париж и прожил там год, так и не удосужился заглянуть в Лувр. Лишь в двадцать лет задумался о живописи.

А признанный лучшим английским стилистом писатель Джозеф Конрад? Родился в России, в городке Бердичеве, был юристом. Изучать английский язык начал после двадцати лет.

— Ты какого года рождения, Николай?

— Да я вам уже говорил, шестьдесят первого…

Удивителен механизм человеческих реакций. Говорят, жесткое «нет» лучше неопределенного «да», но кто знает, кто знает…

— Заходи-ка, Коля, вечерком в мастерскую…

Как маленькая планета, излучая свет, движется по своей орбите корабль, чудо-дом, сам выбирающий дорогу. Пятиэтажный институт плывет под синим шелком небес. Щелкают тумблеры вычислительных машин, шелестят книги, скользит между этажами грузовой лифт, работает телефонная станция. Валя Пелевина жарит к ужину котлеты или выпекает душистый хлеб, а в лабораториях довертывают линзы микроскопов, вычерчивают карты, считают, паяют, думают, забывая, что под ногами непознанная бездна.

И решительно никто, кроме тех, чьи руки делают большое дело, не знает порой, каких титанических усилий это стоит.

Алексеев

После захода в Нуси-Бе на корабле появляется еще один пассажир, не предусмотренный судовой ролью.

У Бельковича странная ноша в руках: что-то упругое слабо ворочается в целлофановом пакете.

— Он плохо переносит быстрое движение, приходится носить его «в упаковке», чтобы ничего не мелькало, — делится новыми заботами Всеволод Михайлович, освобождая затворника.

Тана, так зовут на Мадагаскаре хамелеонов, уже наречен Веселым Роджерсом. Роджерс скручивает спиралью длинный тонкий хвост, пристраивается поудобнее, складывая лапки так, будто они не имеют костяка, затем взбирается на плечо Бельковича; два сросшихся пальца хамелеона, приспособленные для хватания, противопоставлены трем другим. Отдельные виды хамелеонов могут достигать метровой длины. Роджерс сравнительно невелик — сантиметров пятнадцать.

Сжатое с боков тельце, короткая шея и удивительная головка с глазами, что беспрепятственно поворачиваются во все стороны. Природа обделила его зубами, наградив чудесным языком. Чтобы поймать насекомое, хамелеон может часами неподвижно ожидать добычу, а затем с быстротой молнии выбросить клейкий язык, равный длине тела с хвостом в придачу.

— На Мадагаскаре до тридцати видов этих животных, испокон веку относятся к ним люди как к исключению из правил. На Великом острове есть даже поговорка: «Будьте как хамелеоны, смотрите одним глазом вперед, а другим — назад», — говорит Белькович.

Но Веселому Роджерсу не к чему прицеливаться и выбрасывать язык. Вокруг простирается океан, лишенный мошек и мушек. Поневоле приходится питаться кусочками сырого мяса, которые кладут ему прямо в рот. Удобно устроившись на плече человека, маленькое существо сосредоточенно вращает выпуклыми глазками, каждым в свою сторону, под плотными веками крохотное отверстие зрачка. Надеемся, что Роджерс проявит способность, сделавшую его героем многочисленных легенд, — изменит окраску.

— Они меняют цвет лишь в состоянии сильного возбуждения или испуга, — сообщает Белькович, который знает все не только о дельфинах.

Возможно, хамелеону надоедает пристальное к нему внимание, а может быть, из врожденной вежливости, но он из серовато-коричневого становится ярко-желтым и грустно вращает левым глазом, вспоминая Мадагаскар.

«К хамелеонам я питаю особую слабость, самые нежные чувства», — писала о своем трехрогом Джексоне известная исследовательница Африки Джой Адамсон. Теперь и Всеволоду Михайловичу будет кого любить на корабле — не тащить же на судно живого дельфина.

Издавна животные и птицы были добрыми попутчиками людей в их океанских странствиях. Ветеран папирусного флота — обезьянка Сафи участвовала в плаваниях в компании с голубем Юби. Зеленый попугай плыл на бальсовом плоту «Кон-Тики». Увы, судьба не была к нему благосклонна: волна смыла птицу за борт. В щели на корме жил ручной краб Юханнес и покинул плот лишь во время крушения на рифе Рароиа. Подобных примеров множество.