К островам Индийского океана

Чарлз Дарвин, посетивший Маврикий в 1836 году, был крайне удивлен, встретив здесь индийских каторжников, на всем острове их насчитывалось до восьмисот человек. «До того как я увидел этих людей, — писал он, — я и представить себе не мог, что у жителей Индии столь благородная внешность. У них очень темный цвет кожи, а у многих пожилых людей — длинные белоснежные бороды, которые в сочетании с горящим взором придавали их облику чрезвычайное достоинство. Многих из них сослали сюда за убийство и прочие тяжкие преступления… Некоторые, например, были сосланы за то, что вследствие побудительных мотивов своего суеверия они совершали действия, противоречащие английским законам. Это люди в большинстве своем тихие и ведут себя примерно».

— Я не могу читать в такую качку, — сообщает Алексеев.

Но мы не зря находимся в среде ученых. Качка — понятие обывательское. Выражаться на этом корабле следует научно: не «качка», а «колебательные движения плавающего судна, происходящие под воздействием внешних сил. При систематически происходящих воздействиях колебания повторяются непрерывно».

— Вот именно! Сейчас как раз такой случай!

— Ничего подобного, вполне терпимо. Колебательные движения различаются и классифицируются как боковые, бортовые, килевые, вертикальные…

— А как называется, если все сразу? Там написано?

И вояж в конференц-зал заканчивается бесславным возвращением в каюту, на койки, что, как качели, влекут то в правую, то в левую сторону, нет сомнений: океан — колыбель жизни. Хорошо бы эта колыбель поменьше раскачивалась…

На другой день погода улучшается, океан тих и приветлив, нежными, изумрудными оттенками светится вода возле борта, плотной синевой наливаются дали. Даже белые, находящиеся в тени предметы кажутся голубыми. Работаем на палубах.

— А мой портрет нарисовать сможете?

Обычный вопрос. Задает его Алексееву матрос Антоненко, самый молодой член экипажа, 1961 года рождения. Это его первый океанский рейс. У Николая светло-серые прозрачные глаза, русые волосы с рыжинкой, не иначе как для солидности отпущены усы. Родился в Клинцах, под городом Брянском, ни морей вблизи, ни океанов.

Матрос Н. Антоненко

— Николай, как вы в океан попали?

— Был у меня друг, подался он в Ленинград, в школу-мореходку, ну и я за ним. Ходил на судах по Волго-Балту, на сухогрузах по Ладоге, был на Балтфлоте в морской пехоте рулевым сигнальщиком. Хотелось, конечно, в большой океан выйти. На «Курчатове» люди интересные, что ни спросишь — расскажут.

Вот я и вас спросить хочу: в Нуси-Бе вы женщину на причале рисовали. А зачем? Чтобы просто похожа была?

Вопрос адресован Алексееву — именно он рисовал малагасийку. Стройное тело задрапировано искусными складками, несет на голове поклажу, не сгибая торса, не меняя осанки.

— Э-э, нет, — вдохновляется Алексеев. (Приятно сеять разумное, доброе, вечное…). — Нет, «похожа» — это не главное. Вот Матисс (Матисс — его любимый художник)… Матисс подчеркивал, что картина — это предмет, созданный художником. «Я создаю не женщину, а картину», — говорил этот великий мастер. К картине нельзя подходить как к двойнику модели, нужно постигать внутреннюю сущность явлений. При этом картина должна быть целостной, быть выстроена таким образом, чтобы к ней ничего нельзя было прибавить или отнять от нее без ущерба для ее красоты. Понимаешь, если…

Николай честно старается понять творческую концепцию Матисса. Художнику Алексееву приходится перейти на более ясный язык:

— Ну, как бы это объяснить. Давай загибай пальцы. Женщина несет на голове поклажу, несет, как пушинку, — молодая, цветущая, как все вокруг… А теперь посмотрим иначе — увидим землю, по которой идти и идти, подвижную тень, что следует по пятам, почувствуем тяжесть ноши… Это ведь уже другой рассказ, верно? А может, тяжела ли поклажа и далек ли путь, и не важно совсем? Важно, какой узор на шали, какова прическа, что за браслеты на руках — это просто зарисовка будет, этнографическая информация, и только.

Художник должен решить цвет картины — в данном случае я имею в виду изображение на холсте: не зря бытует выражение «краски — это мысль». Известно, что Немирович-Данченко в процессе работы над спектаклем обычно задавал сценографу вопрос: «А какого цвета эта картина?» Делакруа утверждал, что «цвет ничто сам по себе, если он не соответствует сюжету и не усиливает воздействие картины на воображение». Кстати, та женщина, малагасийка, несла корзину с фруктами, ты заметил? Так вот, можно и на них главное внимание сосредоточить, передать сочность плодов. И будет не о человеке рассказ — о фруктах, «натюрморт», дары тропической земли.

Если я, художник, любуясь женщиной, передам красоту лица, притененного ношей, цветное гармоничное пятно шали, лиловые тени на смуглой шее и сгибе руки, как идет легко, на фоне синего неба… Возьму сияющие краски…

— А если нет сияющих красок? — интересуется Николай. — Если только черный карандаш?