К островам Индийского океана

Существо это обладает, пожалуй, наибольшей известностью из всех вымерших птиц. Считают, что размером она была побольше лебедя, имела могучий изогнутый клюв и весила до двадцати пяти килограммов. Если верить молве, голландский адмирал Варвик, впервые ступив на остров в 1598 году, поименовал эту птицу «тошнотворной» по причине безвкусности и жесткости ее мяса.

Последнее упоминание о сером дронте (так назвали ее ученые) относится к 1681 году и принадлежит англичанину Бенджамину Хэрри — в манускрипте, хранящемся в Британском музее, упоминается «Додо, у которой очень жесткое мясо…».

Перед Национальным музеем Порт-Луи, за ажурной оградой, сам подобный экспонату, высится могучий баобаб с серо-голубым, похожим на бочку стволом. Подтверждая существование чудес на земле, в залах вращаются под потолком на тросах чучела гигантских мерлинов, рыб-мечей и акул, каменными глыбами высятся слоновые черепахи.

В центре экспозиции, в прозрачном стеклянном кубе, расположилась крупная птица с толстым, загнутым вниз клювом и остатками крепко прижатых к бокам крылышек. Имя Додо одни считают переводом с голландского, означающим «черный огузок», другие связывают название с португальским («Додо» созвучно со словом «глупый»). Рассказывают, что птица эта по доброй воле шла в руки к людям, не боясь выстрелов. Убивали ее и камнями и палками. В считанный срок колонисты уничтожили всех Додо.

«Эти птицы не умели летать, потому что у них не было врагов», — гласит этикетка под экспонатом. Добрые и неуклюжие, они исчезли с лика Земли. Говорят, лишь один Додо как большая редкость был отправлен в 1628 году в Англию. Другого видели в клетке Лондонского зоопарка, третий оказался при королевском дворе в Вене.

История появления чучела Додо в Национальном музее Порт-Луи тоже небезынтересна: при раскопках в разных районах острова были найдены отдельные кости, из них с превеликим трудом был собран скелет. Серенькие, одевшие чучело перья были просто-напросто… позаимствованы у обыкновенного гуся, поскольку история сохранила сведения о серо-белой окраске исчезнувшей птицы.

Как расточительно человечество — сведения сохранились, а перья нет! И мне искренне жаль безымянного гуся, отдавшего свои перья Додо…

Дописав этюд, приближается с альбомом под мышкой Плахова. И мы, дабы поддержать коммерцию и заодно выразить сочувствие бедняге Додо, приобретаем его фанерное изображение, выклеенное серенькими ракушками, с длинным висящим носом и «короткими, как рукава, крылышками».

Плахова

Безжалостное время тянется, как резина, если не знаешь, куда его деть, и сжимается в комок, когда считаешь минуты. Светлый «БМВ» уже показался на дороге, наш добровольный гид обещает показать северную часть острова. Однако непредвиденное обстоятельство задерживает отъезд: исчезли, растворились в зеленом безмолвии кратера Лисняк и Шилейко. Вокруг ни души, даже юноши скрылись, собрав свой товар. Признаться, мы растеряны, не кричать же «Ау!».

— А где ваши товарищи?

Алексеев смущенно пожимает плечами.

Судя по всему, наш спутник привык решать и более сложные задачи. Одарив нас ободряющей улыбкой, уверенным шагом направляется он к самой кромке обрыва и, заложив пальцы в рот, исторгает пронзительно чистый свист, не услышать его можно, лишь находясь в преисподней! И тотчас из лиственных глубин взрывается ответный, приглушенный расстоянием посвист, автор которого — один из двух пропавших наших товарищей. Через четверть часа, отягощенные добытыми для гербариев образцами, возникают Лисняк и Шилейко.

Как жаль, что я не умею свистеть: какой прекрасный, экономящий силы эффективный способ!

По дороге ненадолго останавливаемся в Порт-Луи: сотруднику посольства необходимо посетить главу организованной в 1981 году фирмы, снабжающей продовольствием советские суда, швартующиеся в гавани.

Предоставленные самим себе, бродим по узкой улочке с тесно сомкнутыми рядами небольших магазинов, заглядываем в витрины книжных лавок с преимущественно французской литературой. За изрядно пропыленным стеклом среди пестрых обложек и глянцевых ярких открыток неожиданно останавливает внимание прекрасная репродукция «Голова мальчика» Пьера Сюблейра, последователя французской школы конца XVII — начала XVIII века. Автор маленького шедевра еще в молодости уехал в Италию, где прожил до самой смерти.

Прелестная головка в монохромной гамме, выдержанная в коричнево-серебристых тонах, закомпонована в темный овал и принадлежит к той линии реалистического портрета, которая на всем протяжении XVIII века противостояла пышному, шаблонно-холодному искусству придворных портретистов. И это на Маврикии, в Порт-Луи, изобилующем парадными памятниками французским правителям; их обилие поражает с первых шагов: на одном лишь бульваре д'Арме под каждой королевской пальмой по скульптурному изваянию наместников французских и английских королей на Маврикии!