К островам Индийского океана

Несколько дней спустя в кабинете директора конезавода просматривали мы альбом и фотографии. Вместо грациозных, не ведающих закона земного притяжения участников скачек, сказочных, сошедших с настенных фресок красавцев мчалось нечто, с огромной, в кадр, головой и узловатыми бабками. Размером побольше конской морды нависало сверху лицо жокея: в случайном ракурсе, в смещении щелкнул безразличный объектив.

Именно так отлична живая волна от фотографии, сделанной с нее во время шторма.

Непривычно отсутствие монотонных «бесед» спикера и рабочих станций, не слышно привычных предупреждений: «Внимание, судно в дрейфе», «Рабочий борт правый» (или левый).

До Момбасы переход двухдневный; очевидно, дабы заполнить паузу, на корабле объявляют общесудовую тревогу. Капитан Касаткин обожает судовые тревоги, это называется «держать экипаж в готовности». И «общесудовая» и «шлюпочная» уже имели место и прошли на должном уровне, впрочем, одной больше или меньше — какая разница?

У Плаховой свои взаимоотношения с тревогами. Как-то в Москве перед рейсом была вручена ей неблестящая электрокардиограмма, и я имел неосторожность спросить, не тяжело ли будет вновь переносить тяготы качки.

— Подумаешь, качка, — последовал ответ. — Если бы не тревоги эти судовые…

И это понятно. На корабле организм быстро привыкает к размеренному режиму. Как привычный фон, как тиканье метронома принимаешь ставшие неотъемлемой частью жизни постукивание двигателей, дребезжание, вибрацию. Неожиданно назойливые, проникающие во все поры корабля тревожные звонки заставляют сердце биться частыми ударами.

Сейчас, когда я, несмотря на рвущие слух и душу вопли звонков, домываю кисти, жена тащит меня из мастерской, ругая на чем свет стоит. В каюте извлекаем из-под крышки дивана спасательные жилеты, и она поедом ест меня, что я долго шнурую кеды.

— Может быть, бантики завяжешь? Хочешь, чтобы двери закрыли?

И верно, едва успеваем выскочить из опустевшего коридора, как вслед несется усиленный динамиком суровый голос Касаткина:

— Будьте осторожны! На корабле закрыть клингтонные двери!

Соавтор одаряет меня испепеляющим взглядом, и створки с шипением смыкаются за спинами. В столовой команды проверка экипировки присутствующих. У кого-то вместо одного оказываются целых два спасательных жилета — следствие суматошных высадок на острова. Доктор геолого-минералогических наук Евгений Александрович Романкевич с грустью сообщает, что его жилет пропал при неизвестных обстоятельствах.

Шокированный подобной откровенностью, помощник капитана с укоризненным видом вручает Романкевичу его, не по адресу затесавшаяся жилет. Повторный призыв капитана быть осторожными в связи с закрытием клингтонных дверей звучит уже в полностью укомлектованной, благополучно проскочившей между ними аудитории.

— У всех есть шапочки? Проверьте, в порядке ли обувь?

Обувь моя в порядке, включая аккуратно завязанные шнурки. Используя в качестве манекена самую молодую участницу рейса — лаборантку-микробиолога Олю Сорокину, помощник капитана еще раз объясняет присутствующим сложный процесс надевания спасательного жилета. Плахову больше всего впечатляет часть речи, из которой следует, что, прыгая за борт, надо крепко прижимать собственные кулаки к подбородку, чтобы ударом о воду не сломать челюсть.

«Модель», все еще облаченная в жилет, покорно стоит в оранжевом одеянии, предоставляя себя для обозрения. Уже продемонстрирована система завязок, местонахождение сигнальной лампочки, свисток.

— А пусть свистнет! — раздается чей-то требовательный голос.

Оля послушно берет висящий на шнурке свисток, и в столовой команды раздается тихий, мелодичный писк, значительно болте робкий и безгласный, нежели вопли тонущего.

На этом мероприятия по спасанию участников экспедиции заканчиваются. На прощание прослушиваем увлекательную информацию о главной опасности при пожаре — быстро распространяющихся удушливых газах. Старпом делится воспоминаниями о своем вынужденном пребывании в океане на шлюпке в течение нескольких дней с нормой жидкости шестьсот граммов в сутки, рекомендуя ни в коем случае не пить соленой морской воды.

— Да, кстати, — раздается голос начальника отряда микропланктона, доктора биологических наук Сорокина. — Когда я был во Франции (голос его несколько глуховат, ибо пробковый жилет упорно наползает с шеи на подбородок), я встречался там с Аленом Бомбаром, и он просил меня передать всем вам привет…

Присутствующие вяло аплодируют, благодарные Бомбару за вклад в дело спасения потерпевших кораблекрушение: ведь именно он на собственном опыте доказал, как долго человек может скитаться по волнам, питаясь лишь тем, что дает океан, — планктоном и сырой рыбой.

Юрий Иванович Сорокин — интересный человек. Большая его семья — пятеро сыновей и две дочки, наверное, мало видели главу семейства. С 1957 года стал плавать на судах Института океанологии. Он участник многих рейсов.