Но и с бизнесменами можно найти общий язык, вместо коммерческих операций приступаем к мирной беседе с помощью мимики и жестов. Вооруженный альбомом, подходит Алексеев. Через пару минут второй швартовщик, высокий и худой араб, закинув голову с острым, выпирающим кадыком, уже позирует для наброска, получив в подарок пачку сигарет.
Вскоре оба швартовщика, растопырив ладони и добродушно улыбаясь, начинают поочередно загибать пальцы.
— Знаешь, — сообщает, возвратившись в мастерскую, Алексеев, — их зовут Ваддах и Хатыб.
В иллюминатор видно, как, прижимая к засаленным кофтам оловянные миски с корабельным омлетом, Ваддах и Хатыб бредут по палубе.
— А ведь они очень несчастные люди. Они — феллахи. Ты хоть знаешь, кто такие феллахи? Это самый низший, самый эксплуатируемый класс, настоящие бедняки. Ютятся на окраинах, в глиняных землянках. Обремененные податями, лишь на короткий сезон пахоты или жатвы уходят обрабатывать землю примитивным плугом, на уровне древних египтян. Своей земли у феллахов нет, они получают ее во временное пользование и платят подати большей частью урожая.
— Как это они тебе без знания языка рассказали?
— Почему они мне должны рассказывать? Книги читать надо, — и протягивает извлеченную из библиотеки брошюру.
«Техника земледелия феллахов, — говорится в ней, — примитивна и напоминает технику на уровне древних египтян. Исповедуют ислам, говорят на арабском языке…»
Теперь и я заинтересована судьбой несчастных феллахов.
— А что они тебе на пальцах объясняли?
— A-а… Это я спросил, детей сколько.
— И сколько?
— Страшно сказать: у Ваддаха — семь, у Хатыба — девять. Только я не понял, сколько в живых осталось.
«Курчатов» неторопливо движется в караване судов. Впереди высокая красная корма сухогруза, позади большое двухтрубное пассажирское судно. В узком горле канала корабли кажутся громоздкими, неповоротливыми, трасса проходит по пустынному Суэцкому перешейку, разрезая его с севера на юг, в наиболее низкой части соединяя Средиземное море с Красным. Между устьевыми портами длина канала составляет сто шестьдесят километров. Иногда русло отклоняется от прямой, делая поворот, и тогда можно лицезреть фантастическую картину: песчаные горбы скрывают канал, от впереди идущих судов видны лишь мачты с надстройками да изрыгающие дым трубы. Мачты, надстройки и трубы движутся над пустыней, будто презрев законы, плывут корабли по песку. К такому зрелищу надо привыкнуть!
И снова, в который раз, с ревом проносятся над головами истребители: благодаря своему положению между бассейнами Атлантического и Индийского океанов Суэцкий канал становится все более горячей «точкой приложения сил».
Идем, прижимаясь к северной стороне канала. Справа безжизненные пространства, слева теплится жизнь. За буграми спрессованного, извлеченного из русла песка, как за рыжими стенами цитадели, приютились домики. Собственно, слово «домики» вряд ли применимо к жалким хибарам, что вросли в холмы.
Лачуги со слепыми оконцами наглухо отгородились закрытыми ставенками. Изредка вспыхнет солнечный блик, нашарив медный кувшин на плоской крыше, заверещит петух, тявкнет одичалая собачонка.
Берег кажется необжитым, безлюдным, лишь закутанная в черное покрывало женщина тянет за веревку понурую низкорослую коровенку. Сухой ветерок шевелит мусор, глохнут, увязают в плотном воздухе звуки. А рядом нацеленные в небо стволы орудий, груды покореженного металла, колючая проволока. Иногда завалы насыпи расступаются, открывая горизонт с уходящими в белое сияние полосками оазисов и тусклыми серо-зелеными пальмами.
Лениво журчит у бортов вода, слабой волной упирается в укрепленный берег. Нищета и разор печально контрастируют с утренним крепнущим светом. Еще не набрали полной силы краски, но уже уплотнился, зарозовел песок, зазолотились финиковые пальмы.
Частыми порывами налетает ветер, наизнанку, до рыжего основания выворачивает листву, укладывает, отбрасывает набок широкие, как веер, кроны, будто, раскинув зеленые крылья, рвутся и не могут сорваться с гнезда лохматые птицы.
Все плотнее насыщается мир сиренево-охристыми красками. Сужаясь позади, как бегущие к горизонту рельсы, уходят в песчаное марево берега канала. Над полоской воды, извиваясь и меняя рисунок, тянется цепочка мигрирующих птиц, растягивается, сжимается, в сложных своих построениях сохраняя неведомую нам систему.
Все дальше углубляемся в Суэцкий перешеек, и косяки птиц уже исчезают за безжизненными дюнами.
Идем каналом, постепенно попадая в сферу действия глубокого циклона с центром над Черным морем. Мгла обрушивается внезапно, видимость уменьшается до мили. В десять часов тридцать минут утра по указанию лоцмана пришвартовываемся левым бортом к берегу: движение по каналу запрещено. Идет песчаная буря. Она налетает неожиданно, рваным серым краем смывая нежные утренние краски.
— Внимание! В связи с приближением песчаной бури караван остановлен. Срочно зачехлить лебедки. Задраить иллюминаторы!