К островам Индийского океана

Плахова интересуется, каким образом удалось подсчитать еще не найденный клад, но на этот вопрос путеводитель не дает ответа. Зато можно ознакомиться с дополнительными сведениями: владелец острова сам предпринял попытку извлечь богатство на свет божий, но лишь ударил железной киркой о землю, как два кокосовых ореха упали с двадцатиметровой высоты, чуть было не размозжив ему голову. После столь грозного предупреждения потусторонних сил владелец островка никогда более не делал попыток нарушить покой заколдованного места. Такова вкратце суть интервью Брендона Гришпоу, данного его собратьям, представителям прессы.

— Ну и чепуха! — изрекает лишенная поэтического воображения Плахова, которая не верит и в существование Лох-Несси. — Мистер журналист просто-напросто задумал перепродать свой остров и набивает цену, — подытоживает она, спешно дописывая этюд с потихоньку уплывающим за корму островком Мойенн.

Все выше поднимаются лиловато-серые глыбы Маэ. Глубокие тени лежат в ущельях, по склонам, одетым густым лесом, взбираются вверх светлые коробочки домиков. Встающий из океана остров обведен сахарно-белой каймой коралловых пляжей. Океан, добравшись до берега, приобретает изумрудно-синий оттенок, от оранжево-красной почвы отражаются горячие блики. Административный центр, порт и столица острова — город Виктория нежится в утренних лучах, осененный величественным пиком Морнэ с наивысшей точкой в девятьсот пятнадцать метров. Со скрежетом уходит якорь. «Курчатов» ожидает прибытия лоцмана.

Позади тридцатидневный переход из Европы.

Перед нами открытые в начале XVI века португальскими мореплавателями острова.

Плахова

Ошвартованный левым бортом, стоит «Курчатов» в порту Виктории, на пирсе Лонг-Пир. Когда-то остров Маэ носил звучное имя Иль-д'Абодан. Из гавани город не виден, лишь нависают стеной суровые горные пики. За кормой виднеются странные очертания острова Силуэт с ровной, будто срезанной ножом верхушкой.

В ожидании увольнения в город пишем то немногое, что видим: я — горные пики, Алексеев — вид на бухту с голубым островом, лишенным вершины. В зрителях недостатка нет: после месяца утомительного плавания люди неприкаянно бродят по палубам в ожидании желанного свидания с землей.

Удивительно красивы переливы цвета в лагуне. Муаровую поверхность бледно-зеленоватых вод прошивают опаловые стежки течений, сплавлены воедино сложные оттенки изумрудно-зеленых, кобальтово-голубых, оливково-травяных тонов.

— Красота, какая удивительная красота! — делится с присутствующими при рождении этюда художник Алексеев. — Не зря утверждал Достоевский: никакая фантазия не может выдержать сравнения с действительностью! Нет, вы только взгляните: каждый островок имеет свой цвет, свой голос.

И трепетной рукой выдавливает на палитру все имеющиеся в тюбиках зеленые краски. Но аудиторию уже как ветром сдуло: спикер объявил увольнение. И тут в нашей семье назревает очередной конфликт.

— Ты знаешь, я, пожалуй, задержусь немного. Это же дописать надо.

В голосе его упорство, с каким тихая вода давит на плотину. Остаться без берега ради живописного залива?! Это уж слишком. Да и что значит «задержусь немного», если в нашем распоряжении лишь трое суток, подаренных для знакомства с Сейшелами?

Положение спасает Гительзон, противиться мягкому голосу которого у Алексеева не хватает сил. Гительзон бросает мне понимающий, сочувствующий взгляд.

— А вы не думаете, — вежливый голос обращен к Алексееву, занятому передачей великолепного мотива, — вы не думаете, что панорама залива с набережной, из центра Виктории, может оказаться интереснее, нежели с привычной палубы корабля?

Алексеев так не думает, но все-таки складывает кисти. И как раз вовремя: с лязгом опускается парадный трап. Стихла предшествующая выходам праздничная суета, где обязательно кто-то кого-то где-то ждет, зовет или ищет. Сформированы группы, назначены старшие.

И нельзя привыкнуть к этим взволнованным сборам, будто каждый раз впервые ступаешь с корабля на земли тридевятого царства.

— Внимание участников экспедиции! Кто за науками, выйдите к трапу! — разносит спикер голос Федора Пастернака.

Объявление обескураживает, но подкативший к трапу местный пузатый автобус разъясняет ситуацию: куда-то едут.

— Может быть, и мы… — неуверенно вопрошает мой муж, предвкушая возможность избавиться от необходимости транспортировки этюдников: ведь ему приходится таскать и свой и мой тоже. Но нет! Что можно увидеть из окошка автобуса? В жизни всегда приходится чем-нибудь жертвовать, жертвуем пауками и этюдниками. Гительзон и его спутники тоже воздержались от поездки — вместе налегке отправляемся в путь.

Последняя железная ступенька трапа — еще корабль, родина. Один короткий шаг — и ноги ступают на землю Сейшел. Нигде и никогда не бывает столь цепким глаз и обостренным чувство, как на не виданных дотоле землях.