К островам Индийского океана

В пейзаже любой полосы не существует «будничных» ситуаций, но сколь отлична необузданная природа Южных морей от умиротворенной красоты средней полосы России. Из всех европейцев, отдавших дань тропикам, один лишь Поль Гоген нашел пылающую палитру для своих полуреальных, полуфантастических сцен, отобразив океанские острова и красоту гармонично вписанного, слившегося с природой человека.

«Все мои старые полотна кажутся мне пресными по цвету», — писал этот неутомимый человек, живописец и рисовальщик, скульптор и резчик, гравер, критик и писатель. «Сказочные краски, этот пламенеющий и в то же время мягкий, безмолвный воздух… Жизнь в необъятном дворце, украшенном самой природой… Тропическое солнце, зажигающее все вокруг себя…»

Необычна судьба Поля Гогена. Живописью он стал заниматься лишь после двадцати двух лет, да и то урывками, в свободное время. Неожиданно для окружающих в тридцати пятилетием возрасте, бросив работу в банке и расставшись с привычным укладом, порывает с семьей, всецело посвящая себя искусству. Отныне, болезненно остро воспринимая прекрасную природу Океании, идеализирует он жизнь островитян. В холстах его сияет свет и цвет тропиков, витает настроение торжественного покоя патриархальной жизни населяющих острова людей. Глядя на сказочно прекрасные полотна Гогена, невольно вспоминаешь слова Александра Блока из его записной книжки: «Действие света и цвета освободительно. Оно смягчает душу, рождает прекрасную мысль. Так, сдержанный и воспитанный европеец, попавший в страну, где окрестность цветет и голые дикари пляшут на солнце, должен непременно оживиться и, хоть внутренне, заплясать…

Такая живопись учит детству. Она научает просто узнавать красное, зеленое, белое…»

Все сильнее шумит, раскачивается листва. Свет померк, сине-серая набухшая туча закрыла небо, на землю ложится тоскливый отпечаток, и вот уже барабанный бой тяжелых капель долбит землю. Пробив кроны, мчит по стволам мутный поток, будто разошлись створы небесной плотины.

Одно спасение — бегство. Роняя краски, скрываюсь в строении без окон и дверей, но, к счастью, уже подведенном под крышу. Там, за высоким порожком, нахожу приют вместе с полчищами крупных рыжих муравьев, поток вновь рожденной реки, пригибая к земле цветы и травы, мчит к океану.

В завесе льющих с небес вод еле-еле различима резиденция мистера Саймона. Добраться туда теперь можно лишь стилем баттерфляй; шипя, булькая, прихватив ореховую скорлупу, кружит вода, несет жидкий песок, свивается кольцами, пенится рыжей накипью, встретив препятствие в виде выступающих корней. А сами корни! Покрылись толстым слоем грязи, оделись в серые лохмотья, вцепились в мокрую землю. За несколько минут приобретены сведения о тропическом ливне над островами. И если это столпотворение лишь ливень, то что же такое тропический ураган с дождем!

Ударив в листья, струи выворачивают их наизнанку, ставят вертикально, ребром к земле, пробивая кроны. Из открытого кузова старого грузовичка хлещет переполнившая его вода, плывут, танцуя в воронках, вымытые с корнями мелкие кустики. Слабые покоряются, сильные вызывают на бой. Великан баньян по-прежнему высится серой горой, обвитый воздушными корнями.

Через час ливень внезапно прекращается. Утекают в океан последние ручейки, оставляя после себя рисунки-узоры. На промытом небе снова властвует солнце, стелется молочно-белый парок. Выпрямляются ростки и травы, стряхивают капельки-бриллианты. Будто находишься в гигантской оранжерее — аромат земли смешивается с запахами копры и цветущих растений. Невесть где переждав ливень, в листве снова мелькают птицы: «Йик, йик»…

На веранде коттеджа появляется совершенно сухой, недурно проведший время Алексеев и, оглядевшись, безошибочно движется к моему укрытию, где я стараюсь привести в порядок слипшуюся акварель.

— Ты промокла?

Будто в этом можно сомневаться.

— А знаешь, я с таким увлечением работал! Такой характерный типаж! Мне кажется, он сам был потрясен сходством, когда я отдал ему рисунок.

— А зачем отдал?

— Ну, как тебе сказать… Я отдал и не отдал…

Такие загадки доступны лишь царю Соломону.

— Понимаешь, я, как увидел, что получается интересный портрет, сразу начал второй лист. Он и не заметил! Ему его и вручил, а первый — вот он!

С альбомного листа смотрит мистер Саймон черными блестящими глазами под прямой полоской густых бровей. Не такой уж простак Алексеев.

Теперь можно побродить по острову, отправляемся к пальмовой роще.