К портретам русских мыслителей

Но есть вещи в ней, которые своей противоречивостью и несистемной экспрессией бросают вызов систематическому продумыванию центрального в сборнике «проклятого вопроса» о политизации сознания русской интеллигенции. Откуда же явилась такая перекошенность ее, отрыв от столбовой дороги человеческой культуры и от «общенациональной жизни»?

Объяснения этому явлению Бердяев находит многочисленные. Это – и сектантская русская психология, и культ общественной пользы, и застарелое народническое «мракобесие», и нелюбовь к творчеству и мысли, и русская история с ее «злом деспотизма и рабства», и «малокультурность», и тяготение к крайностям и т.д. Но тут же, параллельно, Бердяев обнаруживает, что Россия отличалась своим глубоким увлечением немецкой классической философией и более того – развивала собственную «серьезную философскую культуру», универсальную и вместе с тем национальную (в данном случае ей почему-то не мешало «зло деспотизма и рабства»). Выходит, психология у русских разная: одни третируют философию, «этот орган самопознания человеческого духа», лелея вместо нее убогие сектантские схемы, другие – создали традицию, которая способна возродить Россию. Далее, после выявления целого набора национальных корней русской кружковой мысли, автор вдруг называет ее «космополитической».

Не нужно обладать особой умственной изощренностью, чтобы догадаться, что отказ от бескорыстных поисков истины и горячей любви к ней заложен в основаниях той идеологии, которую наш мыслитель, не так еще давно связанный с ней «легальными» узами, все-таки пытается вывести из-под удара, придать ей более или менее респектабельный вид и обрядить в импозантные одежды «европеизма», – на подрыв которого как раз и был направлен ее мощный заряд. И водораздел проходит не между сектантской российской узостью и широтой европейской культурной традиции, – это в данном случае надуманная антитеза, – но между идеологией, истины которой предопределены и должны служить ее целям, и – философией, бескорыстно им преданной. Бердяеву представляется иногда, что марксизм может выступить спасителем русской интеллигенции от сектантской кружковщины, враждебной и чуждой объективной истине, поскольку освобождает эту интеллигенцию от реликтов «староверческого» народничества, Между тем, все то, что он перечисляет в качестве главных интеллигентских, и в том числе народнических, грехов – «любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу» и т.п. – это все идеи и лозунги общесоциалистические, во-первых, и, во-вторых, достигающие своего апофеоза именно в марксистской доктрине как в наиболее законченной и зрелой форме утопии, дошедшей до стадии «науки».

И как же вместе с автором мы можем ждать помощи от марксизма в исправлении «нашей невосприимчивости к объективной истине», когда, по словам из той же статьи, своей «ложной любовью к пролетариату», своими классовыми трактовками, которые «превращаются у марксистов в какую-то болезненную навязчивую идею», он сам, марксизм, ведет борьбу с «восприимчивостью» к истине не на жизнь, а на смерть. Ведь если, как утверждается, «учение Маркса всесильно, потому что оно верно», то никаких истин искать уже не приходится.

Так, вся богатая коллекция приводимых Бердяевым внеидеологических причин забвения истины в среде «кружковой интеллигенции» не стоит нескольких спонтанно вырвавшихся у автора признаний, которые переводят все эти причины в разряд лишь более или менее благоприятных обстоятельств и открывают, наконец, подлинный, а именно – марксистский, источник понижения умственного уровня радикализующейся России, с таким волнением описанного Бердяевым.

Конечно, аналитическая мысль автора испытывает на себе остаточный эффект недавнего увлечения, но она же своими озарениями выводит нас к важной констатации, что и русская национальная, и всеевропейская культурные традиции связаны глубоким единством и то, что сотрясает основы одной, противостоит и развитию другой. Вчитываясь в опубликованный текст, мы убеждаемся, что Бердяев, подобно его сотоварищам по «Вехам», продумывал путь, на котором Россия избежала бы этих сотрясений, продолжая тем самым «универсальную, общеевропейскую и общечеловеческую» линию, философски обосновываемую «Вл. Соловьевым и родственными ему по духу русскими философами»[507].

Марксизм и Россия: По следам мысли Бердяева и за ее пределы [508]