К портретам русских мыслителей

После «Вех», этого «предостережения <…> моральной и политической катастрофы» (П. Струве), и пореволюционного сборника «Из глубины» (1918 г.), вышедшего по горячим следам «совершившегося крушения», в этот же ряд встает сборник «Из-под глыб» (1974), опубликованный за рубежом Солженицыным и его сподвижниками. Во имя освобождения родины на мирных путях, во имя «сохранения русского народа», писатель обращается к сознанию наличного образованного слоя (какой уж есть) с призывом к раскаянию, к отказу от сотрудничества с властью в навязываемой ею коллективной идеологической лжи, с призывом возвыситься духом и морально очиститься. И важнейшее: он со всею страстью и убедительностью разоблачает ставший популярным среди «мыслящего класса» соблазнительный миф о единстве и тождестве исторической России и оккупировавшего ее коммунистического режима.

Это новая форма недоброжелательства и даже враждебности к России, иногда превосходящих по накалу вечное интеллигентское «отщепенство». Начните хотя бы со знакомства с 97-м номером «Вестника РСХД» 1970 года. За время многолетней борьбы Солженицына с русской интеллигентской «фракцией» (его термин) она претерпела заметные метаморфозы. Ее нелегальная советская история началась после смерти Сталина, с развенчания Н.С. Хрущевым «культа личности» и началом «оттепели», когда потрепанная, обессоченная, разбавленная посторонним элементом, прирученная, она встрепенулась и начала обретать черты независимо мыслящего «ордена». Однако это был фальстарт: вместе со снятием Хрущева в 1964 году она потеряла свою шаткую независимость; между тем семена были брошены в почву и ждали своего часа. Августовская революция (контрреволюция) 1991 года выпустила «орден» из-под глыб и возвела его на высокое место: к пульту управления общественным мнением.

Но главный сюрприз, то, что стало разительным отличием нового поколения «прогрессивной интеллигенции» от прежней, – это сдвиг в идейной области: нынешние интеллектуальные вожди отказались от верности идеям, мало того, отказалось от мировоззрения вообще, объявили полную деидеологизацию. Да, как ни парадоксально, сегодняшние члены «ордена», природа коего есть, как мы знаем, концентрация идейности, выраженная неувядаемой дефиницией Г.П. Федотова: «орден» интеллигенции – это специфическая группа, «объединяемая идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей», – эти новые оруженосцы объявили о своем разоружении: идейном индифферентизме. «Вехи», выступая против интеллигентского мировоззрения в начале прошлого века, имели дело, как мы помним, с бескомпромиссной материалистически-позитивисткой атеистической, а затем марксистской идеологией. Сегодня они имели бы перед собой неколебимый строй из приверженцев неолиберализма (или мировоззренческого плюрализма), они имели бы дело с таким идейным новообразованием, которое не признает никаких содержательных ценностей и смыслов, потому что уравнивает все точки зрения, мнения, утверждения. «Вехи» боролись со страшной по своим последствиям для страны революционной идеологией (особенно, если иметь в виду позднюю формацию радикалов, РСДРП), которая, однако, с формальной точки зрения соблюдала правила уличного движения мысли (гегелевская подкладка), к чему можно было, худо-бедно, апеллировать, новоявленный же релятивизм этим правилам не подчиняется и выходит за рамки здравого смысла. О чем можно спорить, если ни одно мнение принципиально не лучше другого и не может претендовать на правильность (ибо тем самым ущемит остальные). Деидеология релятивизма, упраздняя истину как таковую, рождает новую апорию Зенона: абсолютная истина в том, что абсолютной истины нет, – и тем самым, при всем заявленном либерализме, накладывает запрет на иную, нежели эта, точку зрения. Таким образом, «новым веховцам», найдись таковые, предстоит иметь дело с весьма причудливым мыслительным феноменом. И к тому же – весьма закамуфлированным.

Казалось бы, безрелигиозное «отщепенство» – что остается неотъемлемым атрибутом передового отряда мыслящего класса в его отношениях с Россией – метафизически разоружилось, объявив идейную демобилизацию под лозунгом свободы для ничего не значащаго разнообразия. Однако А.И. Солженицын в блистательном эссе «Наши плюралисты» (1982 г.) берет быка за рога: «…Может ли плюрализм, – задается он коренным вопросом, – фигурировать отдельным принципом и притом среди высших? Странно, чтобы простое множественное число возвысилось в такой сан». Так и есть, тут не простое множественное число – за видимой беспристрастностью ко всем точкам зрения скрывается некая хитрость.