К портретам русских мыслителей

У нас имя Бердяева тоже не забывается. Оно всплывает всякий раз, когда речь заходит о коренных идеологических проблемах современности, о главных ее идейных течениях (и противоречиях), связанных, разумеется, с радикальным феноменом духовно-социальной действительности ХХ века – коммунизмом. Но – странное на первый взгляд дело – если на Западе, даже среди прямых поклонников Бердяева, ему ставятся на вид его «коммунистические симпатии», то в суждениях его противников Бердяев всегда оказывался во главе шеренги антикоммунистов.

Действительно, хотя позиции Бердяева по отношению к новому строю и власти менялись – от первоначального безудержного негодования[377] до надежд во время Второй мировой войны на перемены во внутренней политике СССР, – он, будучи персоналистом, оставался принципиальным противником последовательного коммунистического мировоззрения; он одним из первых произносит слово «тоталитарность» по адресу нового общества. Он был против советского строя еще задолго до его возникновения (хотя впоследствии признал эту власть «русской национальной») и против большевистской революции – задолго до того, как она произошла: в 1907 году Бердяев с чисто профетическим чувством предсказывает, что в случае настоящей революции в России победят большевики.

С другой стороны, когда на Западе и в эмигрантских кругах Бердяеву приписывают «коммунистические симпатии», именуют его «коммюнизаном», мыслителем, не свободным от «соблазнов коммунизма» и «атавизма марксистской социологии»[378], то поводы для таких подозрений все же находятся. Дело не только в том, что он всегда заявлял о «правде коммунизма»[379], ^—выходя далеко за пределы убеждения Вл. Соловьева, признававшего «относительную», «историческую правду социализма»[380]. В ходе сложной истории своих внутренних взаимоотношений с родиной – вероятно, в наиболее ностальгические минуты и в пылу борьбы с другим своим, буржуазным противником – Бердяев позволял себе гораздо больше, чем положено оппоненту большевистского режима[381]. Не последнее место в создании репутации Бердяева-«коммюнизана» заняло и его отталкивание от реставрационных настроений русской эмиграции, убежденной в необходимости насильственного свержения советской власти[382].

Однако «коммунистические симпатии» Бердяева были симпатиями «из прекрасного далека». Время от времени он присягал «коммюнитарному» идеалу – оформившемуся у него в утопическую прекраснодушную картину «персоналистского социализма», – но практическую реализацию идей коммунизма резко отвергал, не связывая необходимо основополагающие принципы и пути их осуществления. Коммунистический феномен оказывался в глазах Бердяева каким-то двойственным образованием, которое утопический идеолог хотел как бы разломить на части и извлечь некую «принципиальную», висящую в воздухе «правду», оставаясь, таким образом, в сфере надзвездного, трансцендентного идеала.

Бердяев ведет борьбу на два фронта, ибо у него два противника: его извечный враг – буржуазность и пришедший к власти коммунизм – враг, так сказать, приобретенный, нажитый временем, поскольку он оказывался следствием первого. И в зависимости от нужд полемики[383], от главного в ту минуту предмета обличения Бердяев перемещает акценты и даже как бы меняет взгляды. Если взор его в тот момент направлен на мир капитализма, то социализм может попасть в преимущественное положение: он в таких случаях оказывается у Бердяева более прав и даже объединен с христианством в одном лагере противников социальной несправедливости. Если же в центре внимания Бердяева находится сам социализм, то обвинительный процесс проходит по пути поисков параллелей и отождествлений социализма с его историческим предшественником – буржуазным обществом.

И все же надо отдать должное отчаянному профетизму Бердяева, заявившего в 1931 году из Парижа: «Тяга к социализму является характерной не только для нас (т.е. для России. – Р.Г.), но и для всей Европы»[384], – и предсказавшего полувековое господство этой европейской симпатии.

2. Философская преамбула, или Двуполярность мировоззренческих предпосылок

Бердяев – философ ex definitione, по своим интересам он антрополог и историософ, по установке идеолог творчества (т.е. в широком смысле эстетик) и в то же время моралист, по тону – проповедник. Если продолжить неблагородное дело инвентаризации личностно-творческих параметров мыслителя (уже не по формальному, а по содержательному признаку) или, точнее, составить на него что-то вроде философского досье, то можно было бы написать приблизительно так: в онтологии нигилист, в эстетике неоромантик, в этике теоретик с христианской первоинтуицией, а по душевному складу (пользуясь формулой Достоевского) «русский европеец» ХХ века. В справочниках и энциклопедиях его определяют как христианского экзистенциалиста, что гармонирует с самохарактеристикой Бердяева – «верующий вольнодумец».