"К предательству таинственная страсть..."

“Чем был дорог нам Борис Абрамович Слуцкий? Тем, что он был крупным талантом в нашей поэзии, тем, что он был человеком чести и слова, дорог своей прямотой и своей заботливостью о тех, кто был рядом с ним, своим ас­кетизмом и, что, может быть, нужнее всего сегодня для каждого из нас, — своим бесстрашием перед жизнью и её роковыми вопросами. С убеждённос­тью истинного поэта он ставил перед собой неразрешимые задачи — социаль­ные, государственные, культурные, национальные. А для разрешения их у не­го был лишь один нежнейший инструмент — слово человеческое... И сколько в результате этой драматической борьбы, происходившей в его душе, он ос­тавил нам замечательных стихотворений.

Старух было много, стариков было мало,

то, что гнуло старух, — стариков ломало,

старики умирали, хватаясь за сердце,

а старухи, рванув гардеробные дверцы,

доставали костюм — дорогой, суконный,

покупали гроб — дорогой, дубовый,

и глядели в последний, как лежит

                          их законный,

прижимая лацкан рукой пудовой...

Какая тяжелая музыка (вот он, настоящий металлический рок, тяжёлый металл!) звучит в этом музыкальном ритме, казалось бы, самого немузыкаль­ного поэта своего поколения Бориса Слуцкого!

Уходит, вернее, уже ушла эпоха, певцом, мучеником, подвижником и строителем которой он был. Попрощаемся с этой эпохой. Попрощаемся со Слуцким”.

И всё, что я сегодня пишу о нём, — это и есть последнее прощанье с ним. И разрыв, и благодарность, и признанье, и забвенье. Всё одновременно.Осталась одна забота — проститься по-христиански. А последнее слово пусть всё-таки останется за ним:

А что ж! Раз эпоха была и сплыла —

и вместе с ней сплыву неумело и смело.

Пусть меня крошкой смахнут вместе с ней со стола,

с доски мокрой тряпкой смахнут наподобие мела...

И жалко, и закономерно, что он не смог своими словами повторить зна­менитое: “Нет, весь я не умру...” или хотя бы нечто похожее на есенинское: “Отдам всю душу Октябрю и Маю, но только лиры милой не отдам”, или сов­сем недавнее: “Другие по живому следу пройдут весь путь за пядью пядь, но пораженья от победы ты сам не должен отличать”.

Глава двенадцатая

“ОН ПЕРЕДЕЛАТЬ МИР ХОТЕЛ...”

Весной 1957 года, завершая работу на V курсе филфака МГУ, я вымучи­вал диплом о публицистике Михаила Кольцова, погибшего в ГУЛАГе, но по­мнил, что знаменитая настенная газета филологов “Комсомолия” недавно опубликовала мою лирическую поэму. Воодушевлённый успехом, я набрался храбрости, отпечатал на пишущей машинке несколько замечательных, как мне казалось, стихотворений, засунул их в конверт и, спустившись на первый этаж общаги, затолкал толстый конверт в почтовый ящик. Всё это произошло на Ленинских горах в зоне “Б” 63 года тому назад. А стихи свои я отправил в редакцию литературного журнала “Октябрь”, откуда через месяц мне при­шёл ответ от неизвестного сотрудника журнала по фамилии Окуджава. Это письмо каким-то чудом сохранилось в моём архиве, чтобы наконец-то быть опубликованным.

“УВАЖАЕМЫЙ ТОВ. КУНЯЕВ!

Чувствуется, что Вы не новичок в поэзии, формальная сторона не вызы­вает возражений. Но хочется сказать о манере письма. Дело в том, что Вы часто (умышленно или не умышленно) искусственно усложняете структуру стиха. Это искусственность приводит к позе, поза — серьёзное зло в поэти­ческой работе.

Отказываясь от штампов (что очень хорошо), Вы часто впадаете в край­ность.

Окутан в нервах каждый палец...

Это же просто не по-русски.

Или:

На площадях Москвы ночной

Гудит гигантским пульсом город.

“Город гудит на площадях Москвы”. А что же ещё может “гудеть”?

Или:

Слова — не пойманы...

...как непростреленный пистон.

А как можно “поймать” “непростреленный пистон”? и т. п. Но если в первом стихотворении, несмотря на перечисленные неудачи, в общем поэтическая кар­тина существует, есть то, ради чего написаны стихи, то во втором — главное ме­сто занимают рассудочность, риторичность. Ведь как хорошо сказано

Осенний чистый холод неба.

А рядом

Опустошён, чтоб солнце вновь Горячий свет мне в сердце влило...

Искусственная, надуманная фраза. Не спасают и междометия и внешняя приподнятость стиха

И дышит грудь, и рвётся грудь,

О, как люблю я эту землю!

Это обыкновенный крик, он очень неубедителен. Это вместо ненайденного образа. Думается, что у Вас есть всё: и способности, и определённая подго­товка, и любовь к стихам. Необходимо быть придирчивее к себе самому, кри­тически воспринимать каждую вновь найденную деталь, не обольщаться.

Очень рекомендуем Вам связаться с литературным объединением “Маги­страль”, которым руководит известный критик и поэт Григорий Левин.

Комсомольская площадь, ЦДКЖ. В 8 часов вечера, по понедельникам и четвергам.

С товарищеским приветом!

По поручению редакции журнала “Октябрь”

(Б. Окуджава)”.