"К предательству таинственная страсть..."

Строительство новой жизни по напряжению, по вовлечению в него десят­ков миллионов людей, по степени риска, по цене исторических ставок было деянием, которое сродни разве что великой войне. А кто, какой историк ска­жет о войне масштаба 1812 или 1941 года: подневольно ли в такого рода собы­тиях приносятся в жертву миллионы людских судеб или они живут стихией до­бровольного самоограничения и самопожертвования? Естественно, что в такие времена над людским выбором властвует и та, и другая сила — и принудитель­ная мощь государства, и то, что называется альтруизмом, героизмом, аске­тизмом, самопожертвованием.

И всё-таки, в конце концов, именно свободная воля решает исход вели­ких войн и строительств. Не мысль о штрафбате и не страх перед заградотрядами заставлял солдата цепляться за каждый клочок сталинградского берега, как бы ни тщился Виктор Астафьев доказать обратное. Мой отец погиб голод­ной смертью в Ленинграде, но сейчас, перечитывая его последние письма, я понимаю, что он был человеком свободной воли. Смеляков знал о таинствен­ном законе добровольного самопожертвования, когда размышлял о судьбе своего поколения во время “незнаменитой финской войны”:

Шумел снежок над позднею Москвой,

гудел народ, прощаясь на вокзале,

в тот час, когда в одёжке боевой

мои друзья на север уезжали.

Как хочется, как долго можно жить,

как ветер жизни тянет и тревожит!

Как снег валится! Но никто не сможет,

ничто не сможет их остановить...

***

Одно из самых злобных и карикатурных изображений Сталина вышло изпод пера Александра Галича, человека, не сидевшего в лагерях, не воевав­шего, благополучного во всех смыслах. В зарифмованном песенном фельето­не “Ночной дозор” Галич-Гинзбург просто из кожи вылез, чтобы переплюнуть в своём глумлении и Окуджаву, и Высоцкого:

Вижу: бронзовый генералиссимус

Шутовскую ведёт процессию!

Он выходит на место лобное —

“Гений всех времен и народов!” —

И, как в старое время доброе,

Принимает парад уродов!

О Галиче как о дельце и бесталанном сочинителе пьес и сценариев с брезгливостью вспоминали его современники — и русские, и еврейские. Илья Глазунов в книге “Россия распятая” вспоминает, как Борис Слуцкий с сарказмом предлагал ему, чтобы хорошо заработать, вступить в деловые отношения с Александром Галичем: “Вы должны нарисовать жену самого бо­гатого писателя Саши Галича”.

С Галичем я встретился один раз. Случайно. В 1962 году бригада из трёх поэтов — Арсений Тарковский, Владимир Корнилов и я — поехала выступать в Латвию. Остановились в гостинице “Рига” и в коридоре встретили лощёного мужчину с усами, выводившего из своего номера местную путану. Корнилов и Тарковский поздоровались с этим человеком, перекинулись несколькими словами, а когда отошли от него, я спросил, кто он. Импульсивный Корнилов с раздражением ответил мне: “Это Галич! Всю жизнь при Сталине безбедно прожил на своих конъюнктурных пьесах и сценариях, а теперь ещё и чистой славы захотелось, песенки стал сочинять...”

В словах прямодушного Корнилова одновременно слышались и ревность, и презрение: мол, и в суровое время благополучно существовал Галич за счёт водевилей, эстрадных скетчей и халтурных сценариев, а ещё и в либеральное захотел стать властителем дум и совестью интеллигенции.

Прав был ныне покойный Володя Корнилов, честный диссидент, не ме­нявший своих убеждений. “Вас вызывает Таймыр”, “Верные друзья”, “Будни и праздники” и прочая официально-патриотическая драматургическая и эст­радная халтура были стихией Галича.

Но до какой человеческой, гражданской и литературной низости довела его ненависть к Сталину, если он решился написать: “Он выходит на место лобное — // “гений всех времён и народов!” — // и, как в старое время до­брое, // принимает парад уродов”!

Два великих всемирно-исторических парада принял Сталин на Красной площади: 7 ноября 1941 года, когда солдаты шли мимо Мавзолея прямо на передовую, чтобы умереть или отстоять Москву, откуда 16 октября в ужасе пе­ред немцами сбежали на Восток в первую очередь “дети Арбата”, отпрыски “малого народа”. И второй парад — 24 июня 1945-го, парад Победы с фа­шистскими знамёнами, брошенными победителями к подножию Мавзолея. Этот парад означал, что Галич — человек 1918 года рожденья, не призванный на фронт якобы по здоровью, вместе со своими соплеменниками мог считать себя спасённым от Холокоста, с которым после 9 Мая было покончено раз и навсегда... А ведь был выходцем из приличной местечковой еврейской се­мьи: отец — экономист, мать — администратор консерватории, дедушка — литературовед...

Русские солдаты, дети простонародья сразу шли с ноябрьского парада 1941 года в окопы, выдолбленные в мёрзлой земле, вставали из этих окопов в атаку, падали, истекая кровью, на подмосковный снег, жертвовали свои­ми юными жизнями, чтобы такие откосившие от присяги и военной службы “уроды” остались живы и обливали их память слюной и желчью.