"К предательству таинственная страсть..."

— Мне стало известно, что некоторые работники министерства иностран­ных дел тайком ведут интенсивные переговоры с представителями императо­ра Эфиопии Хайле Селассие о перенесении праха Пушкина из Святогорского монастыря в Аддис-Абебу, на родину его предков. Они начисто забыли, кем является для нас Пушкин — национальной гордостью и величайшим достояни­ем. Я не позволю глумиться над могилой поэта, вороша его останки! Вот на­глядный пример того, как сверхдружеские связи заслонили собой государст­венные интересы. В этой связи становится понятно, почему появляются на свет столь никудышные радиосредства!

После этой жёсткой тирады лица Молотова и Пересыпкина пошли багро­выми пятнами. И вскоре, как по мановению волшебной палочки, ускорилось издание Полного собрания сочинения Пушкина, начатое в 1937 году.

Николай Николаевич Воронов, главный маршал артиллерии”

(Из книги Юрия Изюмова “Сталин не ушёл в прошлое”. М., 2016 г. С. 325).

Вот так пушкинские дни тридцать седьмого года переплелись в истории СССР с заботами о вооружении Красной Армии и с распоряжением Сталина считать Александра Сергеевича русским национальным поэтом, несмотря на интриги императора Эфиопии.

Всё успевал Иосиф Виссарионович — и Пастернаку позвонить, и с Троц­ким расправиться, в языкознание внести свою лепту, и Сталинские премии вручить кому надо.

Ну как не назвать его “гением всех времён и народов”!

Глава третья

“ВАШИ РУКИ В КРОВИ...”

Разделение на “свой” — “чужой” в литературной среде шестидесятых бы­ло демонстративным и жёстким. Помнится, как из фильма “Застава Ильича”, снятого Марленом Хуциевым с явным идеологическим заданием на восста­новление “ленинских норм жизни”, были выброшены кадры, в которых читал свои стихи на знаменитом вечере в Политехническом поэт Сергей Поликар­пов — единственный из всех выступающих сын русского простонародья. Ему пришлось выступать в компании широко известных выходцев из интеллекту­ально-либеральной элиты тех лет — с Михаилом Светловым, Борисом Слуц­ким, Булатом Окуджавой, Евгением Евтушенко, Робертом Рождественским, Андреем Вознесенским, Беллой Ахмадулиной, Риммой Казаковой... Весь цвет шестидесятничества... Но Сергей Поликарпов, как пишет в своих воспо­минаниях русскоязычный писатель из Узбекистана Мир-Хайдаров, присутст­вовавший на этом вечере поэзии, не оробел, не стушевался и даже бровью, как говорится, не повёл:

“Настал черёд и нашего героя. Он был молод, заканчивал Литинститут, несмотря на крепко сбитую фигуру, выглядел стройным, как гимнаст, в армии он успешно занимался этим видом спорта. Русоволосый, волевое лицо с глу­боким шрамом на губе, и мощным, почти оперным баритоном. Прочитав пер­вое стихотворение, он сделал паузу, решил проверить зал, как он воспримет столь дерзкие стихи незнакомого поэта. Сергей Поликарпов уже имел опыт выступлений в аудиториях, знал цену себе и своим стихам, потому он читал свободно, страстно: он читал стихи не о себе любимом, а о жизни народа:

Деревня пьёт напропалую —

Плетень последний пропила,

Как будто бы тоску былую

Россия снова обрела.

Первач течёт по трубам потным,

Стоят над банями дымки...

— Сгорайте в зелье приворотном,

Скупые старые деньки!

Зови, надсаживаясь, в поле,

Тоскуй по закромам, зерно!..

Мы все сгораем поневоле,

Мы все осуждены давно

Своей бедою неизбытной —

Крестьянской жилой дармовой,

Пьём горестно и ненасытно

За рослой стражною стеной...

Под Первомай, под аллилуйю

И просто, в святцы не смотря,

Россия пьёт напропалую,

Аж навзничь падает заря!..”

На этом Сергей Поликарпов не остановился. Его второе стихотворение воспринималось Политехническим, как говорится, в “мёртвой тишине”:

Едва над входом гробовым

Вчерашнего всея владыки

Рассеется кадильниц дым

И плакальщиц замолкнут клики,

Как восприемлющие власть,

Как будто бы кутьёй медовой,

Обносят милостями всласть

Круг приживальщицкий дворцовый,

А прочим — вторят старый сказ,

Что бедам прошлым не вернуться...

Меняется иконостас,

Но гимны прежние поются...

Из воспоминаний Мир-Хайдарова:

“Зал застыл в гробовом молчании, переваривая немыслимые откровения поэта, и вдруг взорвался аплодисментами: — Молодец! Еще, еще! Браво! Браво! И он, шагнув к краю сцены, читал и читал, а его все не хотели отпус­кать. Помощники режиссера шипели сзади: “Хватит! Хватит!”. Но Сергей по­нимал, что это его звёздный час, он далеко обставил всех поэтов, уже упи­вавшихся своим успехом, оттого и не обращал внимания на окрики киношни­ков, снимавших фильм об этом вечере поэзии.