"К предательству таинственная страсть..."

Да, такое может случиться с каждым. Но Е. Е. умолчал в своих стихах о том, что отвратительное и слабодушное поведение фронтовика, сбежавше­го в Америку, было вскоре забыто, замолчано, без слов и всяческих судов прощено, скорее всего потому, что задавил не до смерти и оттащил в кусты несчастного актёра не кто-нибудь, а известный кумир либеральной Москвы, “свой человек” и для Любимова, и для всей театральной компашки, человек, о котором Евтушенко так закончил свой гимн на высокой ноте:

А вы знаете, — он никогда не умрёт,

автор стихотворения “Коммунисты вперёд!”

Умирает политика. Не умирает поэзия, проза.

Вот что, а не политику, мы называем “Россия”, “народ”,

В переулок Лебяжий вернётся когда-нибудь в бронзе из Бронкса

автор стихотворения “Коммунисты вперёд!”

Конечно, такие стихи — умирают скоро (скорее всего на другой день по­сле их сочинения)... Бронкс — это местечко в американском Портленде, где жил и умер Александр Межиров, о котором Евгений Александрович, надо от­дать ему должное, помнил всегда. Достаточно сказать, что в 2006 году в России усилиями Евтушенко была издана с его предисловием книга Межи­рова “Артиллерия бьёт по своим”. И Ольга Мильмарк вспоминает, как Евту­шенко кричал со сцены: “Сегодня счастливейший день в моей жизни: у меня в руках новая книга моего учителя — поэта Межирова”. Приезжая в Москву, Е. Е., если его приезды совпадали с какими-то юбилеями Межирова, обяза­тельно выступал на этих вечерах. В последний раз это было в 2013 году, в год 90-летия поэта. В Большом зале Центрального Дома литераторов, вмещаю­щем 500 человек, собралось около 30 слушателей. На сцене же сидело чело­век десять писателей, среди которых был поэт Владимир Мощенко, человек близкий Межирову. Вечер вёл Евтушенко. В зале сидел биллиардист и поэт Егор Митасов, бывший тоже приятелем Межирова, рядом с ним сидел мой сын Сергей. Владимир Мощенко во время своего выступления стал сето­вать как, мол, мог Станислав Куняев, живший в одном доме с Межировым, ездивший с ним в Грузию, как мог написать такие несправедливые воспоми­нания о Межирове. Мой сын порывался было встать и что-то возразить орато­ру из зала, однако Егор Митасов взмолился и одёрнул Сергея — “мол, молчи, не подымай скандала!” Но когда вслед за Мощенко на трибуну вышел Евтушен­ко и чуть ли не закричал: — Я же помню, как Станислав Куняев пресмыкался перед Межировым! — Сергей не выдержал, освободился из объятий Митасова, встал и крикнул на весь зал: “Прекрати врать!” — Митасова как ветром сдуло, Сергей тоже вышел вслед за ним, сопровождаемый грозными взгля­дами всматривавшегося из-под ладони в пустой тёмный зал Евгения Алексан­дровича, который не знал, что уже в середине 80-х годов после дискуссии “Классика и мы” и переписки Виктора Астафьева с Натаном Эйдельманом я написал А. Межирову в своём последнем письме: “Вы за последние годы ни­чего не поняли и ничему не научились. Мне жаль моих книг, подаренных Вам. Я ошибся, говоря о том, что Вы любите русскую поэзию. Это не любовь, а скорее ревность или даже зависть. Не набивайтесь ко мне в учителя. Вы всегда в лучшем случае были лишь посредником и маркитантом, предлагаю­щим свои услуги”. После этого письма наши отношения прекратились.

***

Одновременно с Александром Межировым жил и писал стихи русский по­эт Николай Тряпкин, происходивший из раскулаченной семьи, жившей в под­московной деревне Лотошино. “Деревенщик”, “почвенник”, православный человек, исполнявший свои стихи, как молитвы, нараспев, поскольку с дет­ства в результате душевной травмы он стал заикаться.

В начале 90-х годов Николай Тряпкин, для которого и “Новый Завет” и “Пя­тикнижие” были откровением свыше, написал, подражая древним иудейским пророкам, проклинавшим народ Израиля за его грехи, своё проклятье.

Проклятье

И воспылал гнев Господа на народ Его,

И возгнушался Он наследием Своим...

Псалтирь

“Израиль мой! Тебе уже не святы

Моих письмен горящие столбцы.

Да будешь ты испепелён стократы!

Да станут пылью все твои дворцы!” —

Так возгремел Господь из жаркой тучи —

И гневный дых пронёсся над страной:

“Израиль мой! С твоих железных крючьев

Мой лучший сын свалился чуть живой.

Да будут прахом все твои алмазы!

Да будет так во все твои века:

Броней твоей — короста от проказы,

Вином твоим — струя из-под быка!

И скольких ты ограбил и замучил!

И скольких ты оставил сиротой!

Израиль мой! Пади с Сионской кручи!

Я сам тебя столкну своей пятой”.

Александр Межиров, в то время уже собравшийся переехать вместе со всеми чадами и домочадцами в Новый Свет, прочитав тряпкинское “Прокля­тье”, вступил с крестьянским сыном в мировоззренческий спор, ответив ему небольшой поэмой “Позёмка” с посвящением “Николаю Тряпкину”. По сути, это было стихотворение прощания и с Россией, и с поэтом, которого Межиров ценил, но пророческие “антиперестроечные” стихи которого принять не мог.

Извини, что беспокою,

Не подумай, что корю.

Просто, Коля, я с тобою

напоследок говорю.

.................................

Вот и вышло, что некстати

мне попался тот журнал,

где прочёл твоё проклятье

и поэта не узнал.