"К предательству таинственная страсть..."

“Юрий Гребенщиков, артист театра на Таганке, возвращался домой, от­праздновав вместе с коллегами и друзьями день рождения Высоцкого, кото­рый всегда отмечали в театре. Несколько раньше из того же театра уехал на своей машине один из известнейших и действительно замечательных поэтов, бывший в театре по тому же поводу. Оба они жили в одном районе. В Моск­ве в ту ночь был сильнейший снегопад. Гребенщиков изрядно “принял” в те­атре и, как утверждали, после театра ещё где-то. Между Ленинградским про­спектом и Красноармейской улицей, где находится сказочное строение зна­менитого архитектора Казакова (его занимает Военная академия имени Жу­ковского), Юрия Гребенщикова сбила легковая машина. После удара она проехала несколько метров и остановилась. Из машины вышел человек в до­рогой пушистой меховой шапке, вернулся к сбитому им Гребенщикову и, взяв его за ноги, оттащил в кусты. И уехал. Всё это видела в окно женщина, жи­вущая в доме, расположенном напротив, которая в этот поздний час встала пописать. Она и позвонила в “Скорую помощь”, которая приехала, увы, с большим опозданием, сославшись на снегопад. По причине того же густо­го снегопада женщина не смогла рассмотреть номер машины. Всё это запро­токолировано в отделении милиции. Если бы Юрия Гребенщикова не отволок­ли за ноги в кусты, а сразу же, подхватив на руки и погрузив в машину, от­везли в больницу (Боткинская совсем рядом), он остался бы в живых. Если бы “Скорая помощь” не плутала под густым снегопадом и приехала через пять (как и надлежит ей) минут, а не через сорок пять, он остался бы в живых. Вы­живали и в худших ситуациях, особенно когда “под банкой”. Если бы...

Врачи боролись за жизнь Гребенщикова три месяца. Второго сентября 88 года (точность — по почтовому штемпелю) я получил письмо без обратно­го адреса. Как выяснилось позже, подобные письма получили ещё несколько поэтов. Вот оно, слово в слово:

“Пётр, восемь месяцев назад прямо под колёса машины, которой я уп­равлял, шагнул человек, находившийся в состоянии тяжёлого опьянения. Че­рез три месяца он умер. Я даже не видел его на проезжей части. Через долю мгновения после наезда у меня начался шок, беспамятство, длившееся 5 су­ток. Мог ли я оказать помощь пострадавшему? И вот через 7 месяцев после этого я был подвергнут психиатрической экспертизе, которая, естественно, ничего не показала и показать через такой срок не могла. Восемь месяцев ме­ня истязают грязными слухами. Я виноват перед людьми во многом, но толь­ко не в этой страшной беде. А. Межиров. УШ.88”.

Прошедший всю войну, принявший первый обстрел на Пулковских высо­тах, то есть побывавший во всех фронтовых передрягах, закалка от которых остаётся на всю жизнь, виртуозный шофёр — и не заметил человека, который “шагнул прямо под колёса”?! Простите, а как же он тогда заметил, что чело­век сей находился “в состоянии тяжёлого опьянения”?! Любой, кто попадает в такой “шок, беспамятство”, не способен контролировать время и знать, сколько дней длилось это состояние. А здесь точно — 5 дней! Милиция иска­ла не только водителя, но и машину, описанную случайной очевидицей, по марке и по цвету. Когда следователи каким-то образом вышли на след Ме­жирова, которого все эти дни “опекал” Евтушенко, его машины не было в га­раже. Нигде не было. Не была ли она спрятана или разобрана на части? Я за­даю вопрос — я не утверждаю.

Бесспорно, от алкоголя, принятого на вечере в честь Высоцкого пусть да­же в самом минимальном количестве, за пять дней не останется и следа. А там и пятидневный “шок” прекратился...

Писать стихи, даже воистину прекрасные, вероятно легче, чем помочь сбитому машиной человеку. Речь даже не о вине слегка подогретого спирт­ным и романтически-восхищённого снегопадом водителя. Речь о том, что по­гиб актёр и двое его детей остались сиротами не из-за “наезда”, а из-за тру­сости. “В Москве не будет больше снега, не будет снега никогда...”

Спасибо Петру Вегину, работавшему тогда в московской писательской организации и написавшему правду об этом позорном несчастье.

А способствовавший сокрытию этого преступления Евгений Евтушенко, лучший ученик Александра Межирова, впоследствии изложит своё понимание происшедшего в таких косноязычных стихах:

Так случилось когда-то, что он уродился евреем

в нашей издавна нежной к евреям стране,

не один черносотенец будущий был им неосторожно лелеем,

как в пелёнках, в страницах, где были погромы

                                                                       в набросках, вчерне.

И когда с ним случилось несчастье, которое может случиться

с каждым, кто за рулём (упаси нас Господь!),

то московская чернь —

                                     многомордая алчущая волчица —

истерзала клыками пробитую пулями Гитлера плоть.