"К предательству таинственная страсть..."

“Тот журнал”, в котором было напечатано “Проклятье”, назывался “Наш современник”. А почему не узнал? Да потому, что человеку, написавшему “Коммунисты, вперёд!”, примерявшему на себя самые разные обличья — солдата, лежащего в Синявинских болотах, циркового мотогонщика по верти­кальной стене, книжного славянофила, прочитавшего Аксакова и Константина Леонтьева, такому многоликому творцу было невозможно понять цельную на­туру русского крестьянского человека. И в чём же этот разноликий игрок мог обвинить поэта Николая Тряпкина? А вот в чём. Межиров вспомнил довоенную историю о том, что Андрей Платонов перед войной попал в застольную ком­панию поэтов, и когда один из них вдруг сказал:

Для затравки, для почина:

“Всё ж приятно, что меж нас

нет в застолье хоть сейчас

чужака и крещенина, —

тех, кто говорит крестом,

а глядишь — глядит пестом.”

Якобы в ответ на это заявление “антисемита и охотнорядца” Андрей Пла­тонов —

К двери медленно пошёл.

А потом остановился.

И, помедлив у дверей,

медленно сказал коллегам:

“До свиданья. Я еврей”.

Воротить его хотели,

но истаял он в метели,

и не вышло ничего.

Сквозь погоду-непогоду

медленно ушёл к народу,

что не полон без него.

Может, так оно и было. Но ответ Межирова Тряпкину из двух поэм — “По­зёмка” и “Бормотуха” жалок своей бытовой пошлостью, своим банальным осуждением мифических “охотнорядцев” и “лабазников” (“в Охотном оказалися ряду”, “И не “преображенец”, а “лабазник” салоны политесу обучал” и т.д.) Вся эта лексика словно бы взята Межировым напрокат у своего ученика Е. Ев­тушенко, который, как будто бы поддакивая Межирову и соревнуясь с учите­лем в газетной болтовне той эпохи, так напишет о стихах Тряпкина в антоло­гии “Строфы века”:

“Одно время казалось, что он не больше, чем талантливый балала­ечник <...> Однако в 1922 году А. Межиров написал горькое стихотвор­ное послание Н. Тряпкину, усмотрев в одном из его последних стихотво­рений (“Проклятье”. — Ст. К.) не проявлявшийся у него ранее опасный душок национализма, переходящего в свои неприятные формы”.

Сама казённая стилистика Евтушенко в этом приговоре Тряпкину близка к стилю партийных идеологических проработок из передовиц “Правды”: “Ус­мотрев”, “опасный душок национализма” — да это словно цитата из печально знаменитого документа “Против антиисторизма”, сочинённого ныне справед­ливо забытым Александром Яковлевым. И это сказано о поэте, писавшем вот на каком духоподъёмном уровне...

Мать

Когда Он был, распятый и оплёванный,

             Уже воздет,

И над крестом горел исполосованный

             Закатный свет, —

Народ притих и шёл к своим привалищам —

             За клином клин,

А Он кричал с высокого распялища —

              Почти один.

Никто не знал, что у того Подножия,

              В грязи, в пыли,

Склонилась Мать, Родительница Божия, —

              Свеча земли.

Кому повем тот полустон таинственный,

               Кому повем?

“Прощаю всем, о Сыне Мой единственный,

               Прощаю всем”.

А Он кричал, взывая к небу звездному —

               К судьбе Своей,

И только Мать глотала кровь железную

               С Его гвоздей...

Промчались дни, прошли тысячелетия,

               В грязи, в пыли...

О Русь моя! Нетленное соцветие!

               Свеча земли!

И тот же крест — поруганный, оплёванный.

               И столько лет!

А над крестом горит исполосованный

               Закатный свет.

Всё тот же крест... А ветерок порхающий —

               Сюда, ко мне:

“Прости же всем, о Сыне Мой страдающий:

               Они во тьме!”

Гляжу на крест... Да сгинь ты, тьма проклятая!

                Умри, змея!..

О Русь моя! Не ты ли там — распятая?

                О Русь моя!..

Она молчит, воззревши к небу звездному

                 В страде своей.

И только сын глотает кровь железную 

                 С её гвоздей.

Ни Межирову, ни Евтушенко никогда не были доступны духовные высоты, на какие вознеслась в этом поистине библейском стихотворении душа поэта с простонародной фамилией “Тряпкин”, которого, снизойдя к нему, Е. Е. на­звал “талантливым балалаечником”. “И только Мать глотала кровь желез­ную с Его гвоздей” — прочитав такое, отчего мороз проходит по коже, я вспомнил глумливые испражнения Андрея Вознесенского: “Христос, ты до­волен судьбою? — Христос: “Вполне! Только с гвоздями перебои!”

Вспомнил и перекрестился: прости меня, Господи, за то, что цитирую бо­гохульное словоблудие советско-американского плейбоя.